Про человека с Эпсилон Кассиопеи
Шрифт:
В качестве головных уборов селянки носили хитроумно свернутые матерчатые полосы. Косынки, подсказала скаченная семантика. Из-под косынок выбивались волосы. Масти в основном, однотонные: светлые либо темные. Лица привычных пропорций. Радужки глаз карие, голубые с легкими вариациями. Фигуры, хорошо сложенные, с развитой мускулатурой. Правда у некоторых наблюдалась склонность к полноте. Одежда из легкой ткани на основе органических волокон. Сарафан, напомнила семантика. Очевидно, это рабочая летняя форма. Обувь отсутствовала, а значит, экологические факторы — в зеленой зоне. Никаких агрессивных реакций или настороженности. Фиксировались
Грузовик тем временем, подпрыгивая на неровностях, въехал в населенный пункт. Часть внимания Четыре_пи переключилась на обозрение местных достопримечательностей. За невысокими заборами негерметичные дома, в основном, одноэтажные, построенные из дерева, Много зелени. Много четвероногой фауны, очевидно, одомашненной. Инфраструктура в стадии непробуждающегося становления. Хотя некоторые признаки электрификации присутствуют, наличие простейших бытовых смарт-систем под вопросом. В общем, ветхо, примитивно, но ощущения упадка нет. Скорее наоборот. Витающее в атмосфере летнее воодушевление поддерживало этот разрозненный строй хрупких жилищ в относительном порядке.
Транспорт остановился у здания, вероятно, административного: два этажа, белый кирпич и красный флаг на крыльце. У дверей — люди, мужчины со странными маленькими цилиндрами в зубах. Цилиндры тлели на кончиках, и их обладатели периодически выпускали дым. Какой странный обряд, подумал Четыре_пи. Люди активно жестикулировали, о чем-то спорили. Он попробовал прислушаться, но в этот момент Вадик высунулся из кабины.
— Гей, бабоньки, приехали! Десантируйтесь.
— Ой, ну прощевай, учитель! Свидимся еще!
— До свидания!
Женщины откинули край кузова и принялись весело спрыгивать на землю. Оттряхивались, поправляли сарафаны и растекались по двору. Подъехала еще пара транспортов поменьше. Стало совсем тесно. Гул из громких голосов присутствующих фонил и непривычно раздражал. Они явно чего-то или кого-то ждали.
Ясность внес Вадик. Он хлопнул дверью и встал рядом с бортом.
— Ты не переживай, учитель. У нас тут собрания быстро проходят. Сейчас председатель выйдет, программу зачитает и разбежимси. Я тебя до школы доброшу.
— Я не тороплюсь, — покладисто согласился Четыре_пи.
Из дома, наконец, вышел человек, невысокий, плотный, в светлом костюме, с озабоченным и ответственным взглядом. Под носом топорщились густые усы, а вот на верхушке черепа волос не было. Он достал платок и двумя привычными движениями промокнул лысину. Гул прекратился. Председатель развернул лист бумаги, который держал в руке, выразительно посмотрел на толпу, прокашлялся.
— Товарищи! Мы колхоз передовой. И марку нам надобно держать. Мы стараемся, я вижу. Но изо всех ли сил стараемся? — он сделал паузу и оглядел присутствующих. — Из обкома партии в райком на нас бумага пришла. Мол, колхоз имени Гайдара безнадежно отстает в социалистическом соревновании. И механизаторы, и животноводы, и даже строительная бригада. Удои не растут, парк комбайнов наполовину простаивает. Корпус нового коровника и к зиме не закончить. Какая тут, мать вашу, пятилетка за четыре года! — он повысил голос и грозно зыркнул. — Нам и в восемь лет ее не осилить. Посевную завалили, а значит и уборочную просрем…
— Дык, Василич, погоды какие
— А у других что? Иные погоды? У всех дожди! — продолжил Председатель. — Разленились мы вконец. Расслабились. Забыли, что на доске почета висеть не для красоты ради. И моя вина — избаловал я вас. Размяк. Теперь все! Буду как на фронте, за нерадивость карать! Суровым буду!
— Ой, Иван Васильевич, — сказала дородная статная женщина в пестрой юбке. — Ты к нам такой суровый на ферму приходи: коровы от одного твоего вида план исполнють.
По толпе разошелся смешок.
— А тебе, Ильинична, все бы шутки шутить, — задавил ухмылки председатель. — Ты бы лучше коров своих веселила. А то они у тебя вона какие грустные. А от печалей и молоко жидкое, в сметану не собьешь. А ты, Алексей Митрофаныч, чаво лыбишься? Когда семнадцатый и двадцать первый в поле поставишь? Сколько они у тебя еще ржаветь будут?
— Помилуй, председатель, — пожилой селянин в замасленном комбинезоне почесал себя за ухом. — Ждем же из области запчасти. Заказали в прошлом годе еще.
— Оправдания, оправдания, только и слышу одни оправдания. Прояви, смекалку! Поменяй у соседей, сам изготовь, укради, наконец! Давай так… неделя тебе сроку. Если к сентябрю комбайны в поле не выведешь, пеняй на себя. И все прошлые заслуги тебе не помогут.
— Без ножа режешь, Василич! — взмолился селянин. — Что ж я тебе рожу эти редуктора?
— Да хоть и роди! Я все сказал. Времени до уборочной почти не осталось. В общем, так. Всем последнее махровое китайское предупреждение. На мне товарищи из обкома живого места не оставили. Так я уж на вас отыграюсь, будьте уверены. Оглоблей работать заставлю! На чины не посмотрю!
Иван Васильевич сделал паузу и уже спокойней продолжил.
— Я вас тут собрал не для того чтобы пукалкой пугать. Я просто знаю, на что мы способны, когда работаем по совести. Так я вас прошу, эту совесть в себе заново разглядеть. Чтоб она стояла перед глазами и хлыстом погоняла. А чтобы все по справедливости было, обещаю: всем, выполнившим планы, путевки в Крым и премию нестыдную. Идет?
— Идет. Как скажешь, председатель. Постараемся, — проголосило в народе.
— Значится, договорились. Лады, все свободны. А начальники участков ко мне совещание.
Четыре_пи впитывал развернувшееся действо, складывал, анализировал, сортировал. Он не старался все запомнить и понять. Накопленная информация сама себя прояснит. Но тем не менее, наблюдать за несложной иерархической игрой было занятно.
— Ну, все, поехали, — сказал Вадик. — Я ж говорил, наш председатель, воду в ступе толочь не станет. Сейчас до школы в лучшем виде домчим.
2
Двигатель с кряхтением завелся, машина рывком тронулась и, сигналя и лавируя между расходящимися людьми, выехала на дорогу. Четыре_пи только успел ощутить прохладу от встречного ветерка, как заскрипели тормоза и грузовик остановился перед двухэтажным продолговатым зданием с рядом широких окон. Прямо у входа на белом постаменте матово возвышалась фигура подростка с каким-то духовым инструментом, прижатым к губам. Пространство перед зданием было залито потрескавшимся серым покрытием, неровным, и, судя по всему, совсем непрочным. А по периметру росли деревья. Тихо и спокойно, и не видно никаких детей.