Про косматых и пернатых (рассказы)
Шрифт:
У него симпатичная крупная голова, вислые, бархатистые на ощупь уши. Над блестящими карими глазенками горят пламенно-желтые пятнышки. Черная полоса вдоль спины на боках переходит в дымчато-бурый цвет подпаленного дерева. Широкие лапы — в чистеньких белых чулочках.
— Что ж, пойдем, приятель! Пусть достанется нам дома за самовольство, но тут нельзя тебе оставаться.
Щенок согласен со мной хоть на край света. У калитки, правда, заколебался: опасливо выглянул на улицу и прижался к ногам — вдалеке, у забора, по-прежнему швыряют палки мальчишки.
— Смелее! — ободряю я. — Они не заметят.
И кутенок решается — выскакивает из калитки и семенит впереди, искусно прячась за мои ноги.
Маму ничуть не обрадовала моя находка. Но во время затянувшихся переговоров у кутьки был такой трогательный, просящий и виноватый вид, что ей не оставалось ничего другого, как махнуть рукой:
— Ладно уж, пусть остается! Валетом, что ли, назовем?
Детство его пролетело как-то совсем незаметно, я почти не помню Валетку маленьким. Запомнилось, что при появлении старших в коридоре мой увалень считал своим долгом вскакивать с подстилки и вежливо вилять хвостом. Безграничное добродушие его уже в ту пору удивляло и сердило меня. Мне, например, было обидно за щенка, когда ожиревший нахальный кот Мур безнаказанно выбирал у него из-под носа лучшие куски. Помню еще, как впервые залился Валет солидным басовым лаем и лукаво скосился на меня, шельмец: послушай, мол, голосок-то каков!
А дальше в моих воспоминаниях Валет представляется уже взрослой красивой собакой. Вот он, распластавшись над землей, вихрем несется мне навстречу, круто тормозит и почтительно, бережно принимает из рук ученическую сумку. Теперь до самого дома потащит ее в зубах, гордо вскинув голову и смешно кося глазами по сторонам — не собирается ли кто посягнуть на доверенное ему добро?
А вот, впряженный в санки, мчит меня Валетка размашистым галопом по улице. Щуришься, бывало, от встречного морозного ветра, от снежной пыли, и жутковато становится и радостно.
Недюжинная сила, как это нередко бывает, уживалась в моем любимце с поистине голубиным миролюбием. Двухлетняя сестренка моя могла вытворять с ним что угодно. И за уши его таскала, и за хвост, и верхом на него садилась. Терпеливый пес только жмурится устало: что, мол, с ней поделаешь, маленькая еще!
Привяжется к нему какая-нибудь вздорная собачонка на улице и ну истерику закатывать! Визжит, захлебывается лаем, слюною брызжет, того и гляди наизнанку вывернется от злости. Валетка никогда не унизится до драки, хотя мог бы прикончить забияку одним ударом лапы. Если уж совсем иссякнет терпение, остановится выжидательно и слегка повернет набок голову: что, мол, дальше последует, а ну!
Прием действовал безотказно — тявкуша мгновенно немела и ретировалась с поджатым хвостом.
Собачья преданность вошла в поговорку, и Валет не представлял в этом смысле исключения. Стоило мне на час-другой задержаться в школе либо у товарища, лохматый друг мой отправлялся на розыск, а при встрече радовался так бурно, будто уж и не чаял видеть меня в живых.
Однажды летом проводили меня на целый месяц к бабушке в деревню. В запоздалом письме из дома, как упрек моей беспечности, содержалась приписка и о Валетке. Он захворал на другой же день после моего отъезда — почти не притрагивался к пище, похудевший, обессилевший, часами просиживал на крыльце, с тоскою глядя на дорогу. А ночами вскакивал вдруг, бежал к моей постели и надолго замирал перед ней, положив голову на одеяло.
Зато после разлуки Валет даже на час боялся потерять меня. Куда бы я ни направлялся, неусыпный телохранитель мой всеми правдами и неправдами увязывался следом. Если я настойчиво прогонял его, он делал вид, что уходит, а сам прятался, хитрец, за прохожими и появлялся у самых ног на какой-нибудь дальней улице, откуда, он знал по опыту, его уже не прогонят.
Однажды в конце июля мы возвращались с ним из леса. Несносная жара разморила меня настолько, что я плелся, как во сне. Маленький мешочек с орехами, казалось, тяжелел с каждым шагом. Валет чуть не до земли свесил мокрый язык и содрогался от частого сиплого дыхания.
…Поначалу странное поведение прохожих не затронуло моего внимания. Кто-то с криком пробежал через улицу. Хлопнула калитка, другая. Валет раньше обнаружил опасность. Он толкнул меня боком, как бы предлагая бежать, а сам словно изготовился к бою. Впервые я видел своего добродушного увальня таким взъерошенным и страшным. Валет напружинился и грозно зарычал сквозь оскаленные зубы.
Я оглянулся, но опять ничего не понял. По тротуару шаткой неуверенной трусцой бежала обыкновенная собака с низко опущенной мордой и повисшим, как полено, хвостом.
— Беги, мальчик, быстрей! Бешеная! Беги! — крикнул мне кто-то с крыльца магазина.
В памяти мгновенно прорезались все жуткие рассказы о бешенстве, о муках водобоязни. Ноги сделались вдруг вялыми и непослушными. Но добежать до магазина я бы, очевидно, успел, если б не опасение за друга.
— Валетка! — закричал я. — Не смей ее трогать. Слышишь? Бежим! Прочь, Валетка!
…Как я раскаивался, как мучился потом, вспоминая эту сцену! Разве мог Валетка оставить меня одного? Мне бы, неразумному, бежать первым! Тогда бы и он вынужден был ради моей безопасности держаться рядом, прикрывать мое отступление.
Бешеная собака меж тем приближалась. Уже видны были налитые кровью глаза, хлопья спадающей с языка пены. Какую-то секунду Валет колебался. Я хорошо чувствовал, что он испытывает панический инстинктивный ужас именно перед этой собакой. Но ради моей безопасности надо было подавить в себе этот первобытный ужас. И, бросив на меня укоризненный взгляд, Валетка ринулся навстречу собственной гибели.
Не могу сказать, как долго продолжалась борьба. В висках у меня гулко стучала кровь, перед глазами в горячей пыли, хрипя, вертелись сцепившиеся собаки, кто-то истошно кричал невдалеке. А я, как прикованный, стоял на месте, и не только в голове, а, казалось, во всем теле болью отдавалась единственная мысль: «Погиб мой Валетка. Погиб!»
Опомнился я, когда Валет, пыльный, взъерошенный, с горящими глазами подскочил ко мне и победно завилял хвостом. Бешеная собака металась у дороги, пытаясь подняться на передних лапах и судорожно вытягивая задние.
Мы бросились бежать, подгоняемые криками толпы. Кто-то погнался за нами.
«Это хотят убить Валета! — промелькнуло у меня в голове. — Он скоро тоже будет бешеным».
И я помчался еще быстрее.
Дома я сгоряча рассказал все, как было… Ах, если б знать заранее, к чему приведет моя откровенность! Нас немедленно разлучили. Я горько плакал на диване, а Валет, предчувствуя недоброе, жалобно скулил в коридоре, просился ко мне.