Про Тихона
Шрифт:
Рабочие присели на траву, закурили.
Туман над дальними кряжами собрался в белые плотные облака. Они текли вниз, серыми языками спускались в долины. Ветер бросал их обратно. У вершин клубились, волновались, становились темнее лохматые тучи.
Вставать снова не хотелось, но Тихон пересилил себя и первым принялся долбить гранит. Лом в его худых руках держался плохо, выскальзывал, вихлял. Бригадир чувствовал, как после каждого удара у него в животе что-то надрывается и к горлу подпирает тугой рвотный ком. Но он продолжал
Опять закурили. Говорить уж никому не хотелось.
Веселов на цыпочках вернулся от воды, стараясь не измазать ноги, стал обуваться.
— Ты, балерун, хватит дурака валять! — резко, с хрипотцой в голосе проговорил Пузанов. — Берись-ка за лом, скотина!
— Увольте! — Веселов заскакал на тонкой белой ноге, надевая тесный сапог. — Бейтесь грудью, соколы! Беспокойные сердца!
Тихон не умел говорить грубо, но его взорвало.
— Ты хам, «артист»! — сказал он. — Комитет с тобой разберется, а я записываю тебе прогул.
— Хоть два, бригадир!
— Брось это дерьмо, — посоветовал Орлов. Он обошел котлован, что-то прикидывая и притопывая,— Давайте-ка попробуем рядом, может, минем скалу.
Бригадир не сразу решился на такое предприятие: место «точки» определено комиссией, и отступать он не имел права. Тихон снова вызвал прораба к телефону. Тот добрых полчаса читал ему нотацию и в заключение отказался изменять план.
— Вы почему не слушаете? — горячился Тихон, размахивая руками и едва не падая со столба. — Нам тут виднее. Камень — плитой, и зубами не угрызешь!
Пузанов дивился тону разговора: обычно Тихон просил вежливо, робко. «Раззадорил» малыша!» — усмехнулся он. Не утерпел, крикнул:
— Предупреди, бросим всё! Пусть сам долбит.
Прораб велел подождать, видимо с кем-то советовался. Потом согласился передвинуть место светофора на два метра вдоль пути, предупредив, что лишний расход за рабочую силу он отнесет в счет Житнева.
3
— Не пора ли мешок развязать?
Орлов глянул на низкое солнце, поджимая тощий живот. Трикотажная рубашка плотно облегла его мускулистое тело. Все повеселели.
— Возраженья нет.
Пузанов оживился: неудачи его раззадорили. Ему страстно захотелось победить в этом глухом поединке с природой.
«Артист» первым затоптался около мешка, не зная, как поступить: хлеб и соль находились в общем узле. Житнев искоса наблюдал за ним, усмехаясь про себя. Пузанов ушел собирать дрова для костра. Тогда Тихон негромко сказал:
— Штука получилась. Кто же ее знал?
— Вы должны знать! — Веселов считал себя
— Виноват я. Бросать, по-вашему?
— Давайте мой хлеб!
— Дудки, Петр Антонович! — Житнев прикрыл рукой мешок: — Вот что ребята скажут.
Помолчали.
— Совестно мне за вас, Веселов. Ведь вы комсомолец.
— А вам не стыдно? По вашей вине получилось. Вы тоже комсомолец. Ай, не агитируйте! Застрахован.
Бригадир отошел от Веселова. Рабочие молча расселись в кружок на плоских камнях. Посредине лежала краюха черного хлеба и щепотка соли в бумажке. Обычно «артист» первым разрезал хлеб. Теперь он стоял с краю, виновато молчал.
— Веселов свою часть просит, — сказал Тихон.
— Что?! — Орлов даже привскочил. — Не дам! По мне пусть хоть с голоду подохнет, виртуоз!
Из ущелья по крутой тропинке неожиданно выкатилось стадо овец. Впереди шел высокий погонщик в куцем ватнике, войлочной шляпе и с редкой путаной бородкой. В руках у него была кривая палка.
— О-г-э! — покрикивал он на животных, размахивая палкой. По камням стучали копытца, похрустывали тонкие голенастые ноги овец.
Веселов воровато стрельнул глазами.
— Черт с вами! — буркнул он и бросился навстречу погонщику. По ветру развевались его длинные русые волосы.
Житнев видел, как он приблизился к погонщику, заговорил, указывая вниз, на рабочих, на себя. Вдруг провожатый остановился, закивал головой. Веселов выхватил из кармана деньги и передал бородатому.
Мимо протекла сероватая волнистая река овец. Погонщик прицелился и ловко подцепил валуха за ногу, вытянул его на обочину. Веселов, припадая на колено, силился утащить здоровенного барана вниз, звал на помощь.
Тихон стремительно ринулся к «артисту», с силой оторвал его от барана, закричал на оторопелого погонщика тонким возмущенным голосом:
— Твои бараны? А? Ворюга... Красть не позволю!
Веселов отступил от разгорячившегося бригадира.
Баран неторопливо присоединился к остальным, потерялся в сером однообразном потоке.
Житнев наседал на погонщика, удерживая его за рукав:
— Под суд нужно! И вы, Петр Антонович. Рабочим называетесь.
— Он и просил для рабочих, — угрюмо бросил погонщик, вырывая рукав. — Получи свои деньги, долговолосый!
К привалу монтажник и бригадир шли насупленно, отчужденно поглядывая друг на друга. Веселов, не подходя к рабочим, одиноко уселся за бугром.
Закусив, монтажники принялись за работу.
На новом месте скала оказалась еще ближе к поверхности: с первой лопаты встретился камень. Гехая и тяжело дыша, Орлов бил кувалдой по граниту, откалывая маленькие кусочки серой породы. Житнев от досады и разочарования побледнел, ушел пить воду. Навстречу ему попался Веселов. Они разминулись, далеко сторонясь друг друга, словно никогда не были знакомы.