Проблема человека в западной философии
Шрифт:
Христианство, таким образом, явилось почвой европейской персоналистской традиции, в которой личность понимается как своеобразная святыня, некий абсолют. Эти умонастроения нашли свое особое претворение в патристике, в ренессансном, просвещенческом и романтическом идеалах. Идея ценности человека, можно сказать, выстрадана всей историей философии Запада, хотя она тем не менее прошла через различные этапы собственной дискредитации. Она утверждала себя в борьбе против всякого рода концепций «смерти человека», возникавших на западной почве. Именно европейскому сознанию было суждено пронести персоналистскую установку через несколько веков. Пафос исключительности человеческого предназначения, стало быть, имеет
Как показывают тексты, помещенные в сборнике, персоналистская тенденция европейской культуры обнаружила очевидную стойкость. Претерпевая многочисленные модификации и духовные противостояния, она тем не менее утвердилась в западном сознании. Стремление отдельных мыслителей поставить под сомнение то или иное человеческое качество (разумность, чувственное богатство, полноценную телесность) не приводило к разрушению персоналистской традиции, а, напротив, усиливало ее роль в общей структуре философского знания.
Каким бы определяющим свойством ни наделялся человек — будь то разум, воля, бессознательное, витальные сны, чувственные порывы, экзистенциальное самоощущение, — он не утрачивал самостийности, относительной цельности. В той же мере дискредитация присущих человеку свойств — искаженной телесности, слепых инстинктов, раздвоенности сознания — не приводила к обесцениванию философско-антропологической темы. Напротив, она содействовала, иногда в парадоксальной форме, более интенсивному постижению феномена человека во всем богатстве присущих ему задатков и возможностей.
Однако как понимать сущность человека? В «Письме о гуманизме» М. Хайдеггера, которое помещено в настоящем сборнике, показано, как существенно преображается осмысление той или иной философской традиции в зависимости от ответа на этот вопрос. Письмо М. Хайдеггера к Ж. Бофре затрагивает широкий круг вопросов — от положения человека в современном мире до будущего философии. Формально в центре работы находится стремление философа пересмотреть традиционное понимание гуманизма, сложившееся в европейской философии — первоначально в эпоху Римской республики, затем в Ренессансе XIV и XV веков и в современных философских истолкованиях. По существу же в «Письме о гуманизме» развернут широкий комментарий к основному сочинению философа «Бытие и время», ко всей экзистенциалистской философии в целом.
Хайдеггер оказал значительное воздействие на формирование экзистенциалистской концепции человека. Выдвинутые им идеи, связанные с обоснованием онтологической этики, несомненно, затрагивают более широкий комплекс вопросов, нежели те, которые фигурируют в данном философском течении. Показательна также хайдеггеровская полемика с Сартром, касающаяся понимания Бытия. Содержание «Письма о гуманизме» связано с критикой метафизического способа мышления, который находится в основании всей европейской жизни.
«Хайдеггер был философом бытия, но не человека» [344] . Немецкий философ, как аргументированно показано в цитируемой работе В.А. Подороги, был убежден в том, что задавать бытию вопросы о человеке, иначе говоря, неявно приписывать ему антропологические характеристики сущего, — лишь «затемнять» истинную суть взаимоотношений между бытием сущего и человеком.
В отличие от Гуссерля, феноменология которого начинается с рассмотрения такого феномена, как «перцепция», Хайдеггер обращается к Бытию, понимаемому как тавтологическое состояние дел, как единственный феномен. Хайдеггер оценивает «тавтологическое мышление» как «феноменологию в изначальном смысле». После своего так называемого «трансцендентального поворота» Гуссерль пытается суммировать свою феноменологию с установлением
344
Подорога В.А. «Фундаментальная антропология» М. Хайдеггера. — В кн.: Буржуазная философская антропология XX века. М., 1986, с. 34.
Хайдеггер убежденно стоит на сохранении границ человеческой конечности. Его тавтологическое мышление не является теорией субъективности. Бытие как основу в этом смысле Хайдеггер называет «бездонной основой». Бытие как «бездна» не приемлет какого-либо онтологического объяснения и, следовательно, не может гарантировать онтологическую ясность других существ, как это способны сделать Бог или субъект. Хайдеггер критикует современную теорию субъективности именно из-за ее «агрессивности» и тенденции «обожествлять» человека.
Вот основная посылка Хайдеггера: «Мыслью о-существляется отношение бытия к человеческому существу. Мысль не создает и не вырабатывает это отношение. От-ношение это состоит в том, что мысль дает бытию слово. Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек». Развертывая картину метафизического мышления, идущего от Платона и Аристотеля, Хайдеггер показывает, что европейская философия становится техникой объяснения из первопричин. Мыслители изобретают всякие «измы» и стараются перещеголять друг друга. В ряду этих понятий и «гуманизм», возникший, по мнению Хайдеггера, на почве неправильного истолкования человека.
«В чем состоит человечность человека?» — спрашивает Хайдеггер и отвечает: «Она покоится в его сущности». Показывая фактическое разнообразие версий гуманизма, немецкий философ подчеркивает, что гуманизм Маркса не нуждается ни в каком возврате к античности, равно как и тот гуманизм, каковым Сартр считает экзистенциализм. И вот вывод: «Всякий гуманизм или основан на определенной метафизике, или сам себя делает основой для таковой».
При определении человечности человека гуманизм в том виде, в каком он оформился в европейском сознании, не только не спрашивает об отношении бытия к человеку; он, по словам Хайдеггера, даже мешает поставить этот вопрос, потому что ввиду своего происхождения из метафизики не знает и не понимает его. Хайдеггер спрашивает: стоим ли мы на верном пути к сущности человека, пока отграничиваем человека как живое существо от растения, от зверя и от Бога? Как полагает Хайдеггер, высшие гуманистические определения человеческого существа еще не добирают до подлинного достоинства человека. Да и техника, по мнению немецкого философа, есть в своем существе бытийно-историческая судьба покоящейся в забвении истины бытия.
Эволюция гуманизма показывает, что стремление многих европейских религиозных философов соединить христианство и гуманизм, — а такого рода концепции содержатся в текстах, помещенных в сборнике, — натолкнулось на определенные трудности. Как подчеркивает Ю.Н. Давыдов, дело именно в том, что возрожденческий гуманизм не имеет сколько-нибудь прочной и глубокой основы ни в христианско-средневековой традиции, ни в раннем христианстве. В обоих случаях гуманизм отличается от христианства ощущением своей «исключительности», из которого вырос и возрожденческий аристократизм, и элитарность более поздних времен [345] .
345
См.: Давыдов Ю.Н. Личность и культура в эпоху крушения буржуазного гуманизма. — В кн.: Личность в XX столетии. М., 1979, с. 94–114.