Проблема выбора
Шрифт:
– Надеюсь, что когда мы пойдем обратно, то погода будет более к нам благосклонна, и мы сможем все-таки заниматься тем, чем планировали, а не тем, чем вы были заняты. Я вижу, что вам легче, ваше высочество? Или глаза мои меня все-таки обманывают?
– Да, немного легче, – медленно произнес я, переводя взгляд на все еще бурное море, которое прямо на глазах успокаивалось. – Постой, что ты сказал, повтори, пожалуйста. Как это, когда пойдем обратно?
– Мы же поплывем обратно, когда закончим дела в Киле? – Криббе удивленно посмотрел на меня.
– Нет, – я выставил вперед руки и отрицательно помотал головой. – Нет-нет и еще раз нет. Ни за что! Да чтобы я еще хоть раз ступил на борт корабля? Ни за что! Обратно поедем по суше. Даже, если уже будет зима. Ничего, нам не привыкать. Как-нибудь доедем, благословясь.
– Ваше высочество, неужели
– А вы все-таки решили воспользоваться моим советом, и подышать свежим воздухом? – я слабо улыбнулся. Живот громко заурчал, а в области желудка возникло сосущее чувство голода. Еще бы, я столько времени ничего не ел, просто не мог, потому что все съеденное тут же оказывалось в ведре. Только вот что-то мне подсказывало, что сейчас наедаться не стоило.
– Я уже не могу находиться в каюте, и я не могу слышать стенания Штелина, – Георг выругался, и сделал еще один шаг в направлении борта. – Сколько нам еще терпеть эту непрекращающуюся пытку?
– Вы имеете в виду шторм? – я посмотрел на небо, на котором, как по заказу, сквозь свинцовые тучи пробился ослепительный луч солнца.
– Я имею в виду это море, этот корабль, где офицеры вынуждены ютиться в жалкой каюте, без малейших удобств и без малейшего намека на роскошь, – Георг вытер вспотевший лоб. – Мы, старшие офицеры ютимся впятером в комнатенке величиной с носовой платок, это недопустимо, как мне кажется.
– Это прежде всего военный корабль, – я смотрел на него сочувственно. Галантный век, чтоб его. На битву в кружевах – это нормально. Того же Фридриха чуть ли не аскетом считают, из-за того, что его мундир отличается особой скромностью, то есть на нем не полкилограмма брюликов, а всего лишь грамм сто, с учетом пуговиц. – Лично я весьма одобряю такой подход. Чем меньше различий в быте между офицерами и простыми матросами, тем лучше для всех. Если матрос постоянно видит, как офицеры в капитанской каюте едят ужин с переменами из восьми блюд и запивают первоклассным вином, а у них самих заканчивается солонина, то это прямая дорога к бунту. Нет, дистанция и различия должны быть, иначе никак, но они не должны быть подобны пропасти. Это корабль, с него ты никуда не денешься, ты не сможешь взять сэкономленную деньгу и просадить ее в ближайшем трактире в увольнительной. И это не императорская прогулочная яхта, где все должно быть максимально роскошно. В морском бою, да и просто в походе, матросы должны всецело доверять своим офицерам и капитану. Малейшее неповиновение, малейшее искажение приказов могут привести к гибели корабля и всего экипажа. Море коварно, и может жестоко отомстить.
– Вы слишком мистифицируете обычные понятия, ваше высочество. Матросы – они чернь и должны знать свое место, – Георг скривил губу.
– Возможно, я же выдумщик и романтик, – я наклонил голову набок. Идиотская привычка, закрепленная на уровне рефлексов. Никак от нее не могу отделаться. Иногда даже не замечаю, что склоняю голову к правому плечу. – Но, я хочу верить в свою правоту.
– Это легко проверить, ваше высочество, – в наш разговор вмешался Криббе, который вызывал у Георга резкую неприязнь одним своим видом. Меня эта демонстративная гримаса, которую он корчил немного забавляла, и одергивать Гюнтера в угоду своему очередному дядюшки я не намеривался. Тем более, что он, в отличии от самого Георга часто говорил весьма разумные вещи, к которым я прислушивался. – Сейчас офицеры находятся в весьма стесненных обстоятельствах из-за присутствия на корабле августейшей особы, и гвардейских офицеров. Корабль новый, команда еще не успела оценить той пропасти, о которой говорит его светлость, так что можно в Киле оценить, насколько работает ваша теория, ваше высочество. Если матросы будут стоить за своих офицеров горой, то ваша теория верна. Если же никакой разницы в поведении матросов этого корабля по сравнению с поведением матросов с других кораблей мы не увидим, значит, его высочество ошибся в своих предположениях.
– Весьма разумно, – через силу кивнул Георг. – Тем более, что никто из нас ничем не рискует, это даже не пари.
– Действительно, это даже не пари, – я наблюдал, как Георг втянул в себя бодрящий морской воздух. Ему на глазах становилось лучше, даже намек на легкий румянец на щеках появился. Мой живот снова заурчал и сосущее чувство в желудке начало доставлять определенный дискомфорт, даже боль. – Гюнтер, я хочу есть, только боюсь, что мой желудок снова начнет избавляться от всего, что в него попадет. Но поесть все равно надо, не хватало мне помереть голодной смертью. Попроси кока сварить мне бульон. Я точно знаю, что у него есть несколько клеток с курицами.
– Хорошо, ваше высочество, – Криббе кивнул. – Вы уверены, что кроме бульона ничего не хотите?
– Нет, не уверен. Просто сейчас бульон будет самым лучшим блюдом, – Криббе поклонился, и настолько быстро, насколько позволяла все еще покачивающаяся палуба, пошел в направлении вотчины кока, дабы заставить его зарезать ни в чем не повинную курицу. Я же повернулся к Георгу. – Вы хотели поговорить со мной наедине, поэтому вышли на палубу?
– Да, ваше высочество, вы очень проницательны. Я думал, что этот негодяй, этот ваш Криббе, никогда не уйдет. Как хорошо, что вы все поняли и отослали его.
– Георг, пожалуйста, говорите по делу. Иначе скоро Криббе вернется, и вы снова будете ждать, когда же я останусь с вами почти наедине.
– Почему вы говорите, что мы остались почти наедине? Разве кто-то здесь еще есть, кроме нас с вами? – Георг огляделся по сторонам, а я с трудом удержался от того, чтобы глаза не закатить.
– Мы на корабле, здесь никто не может остаться в одиночестве, это невозможно из-за ограничения доступного нам пространства. Так что вы хотели мне сказать?
– Мы столь стремительно уехали из Петербурга, что я не успел сообщить вам о послании, полученном мною накануне отъезда. А на корабле мы с вами, ваше высочество, слегли, страдая морской болезнью, и, естественно, ни одному из нас не было дела ни до кого вокруг, потому что все мысли кружили лишь вокруг желания сохранить обед или ужин, а не выплеснуть его в ведро, вместе с половиной внутренностей. По крайней мере мне казалось, что половина внутренностей покинула свое законное место.
– И кто из нас в большей степени подвержен мистицизму? – пробормотал я, уже начиная сомневаться, что Георг сумеет добраться до сути. – От кого было послание, и что в нем содержалось? – я попытался направить его в нужное русло.
– От Фридриха Вильгельма Гольштейн-Зондербург-Бекского. Ему стало известно, как поступил с вами, ваше высочество, Адольф Фредрик, и он осуждает его, а также предлагает свою посильную помощь, – Георг замолчал, глядя на меня, а я пытался сообразить, кто такой этот Фридрих Вильгельм? Конечно же, очередной родственник, от количества которых у меня скоро крыша поедет, потому что я, хоть убей, без наглядной демонстрации в виде генеалогических таблиц, не могу запомнить, кем мы все друг другу являемся. Единственное, что я наконец запомнил: Адольфик, Георг и Иоганна – мать моей предполагаемой супруги Софии Фредерики, являются родными братьями и сестрой, и всей они кузены моего отца, а, следовательно, троюродные дяди и тетя по отношению ко мне. А вот тут появляется интересный нюанс: если София Фредерика моя четвеюродная сестра, то каким образом православная церковь разрешила этот брак? Такая степень родства считается у наших попов очень близкой. Или им никто о таких нюансах не сказал, а они и не стали интересоваться? Ну, я-то молчать точно не буду, задам простой вопрос кому-нибудь из высшего духовенства, а там посмотрим. У церкви существовали так называемые исключения из правил, но для их рассмотрения необходимо было ходатайство, в данном случае от тетушки. Было оно или нет, вот в чем вопрос. – Ваше высочество, что вы скажете на это предложение? Фридрих Вильгельм обладает определенным влиянием, особенно в войсках, его помощь может нам пригодиться, – я даже вздрогнул. Так глубоко ушел в свои мысли, что негромкий вопрос Георга меня немного взбодрил.
– Я пытаюсь понять, что он хочет за столь щедрое предложение? Деньги? Нет, это слишком вульгарно, не станет же герцог требовать такую пошлость, как деньги, за восстановление справедливости.
– Нет, разумеется, нет, – отрицательно покачал головой Георг. – Фридрих Вильгельм не отказался бы от денег, тем более, что в его карманах ветер гуляет, но на этот раз речь идет не о деньгах. Как вам известно, титул герцога Гольштейн-Зондербург-Бекский имеет титулярное значение. Он не обеспечен теми землями, которые закреплены за этим титулом. Потомки герцогов вынуждены наниматься работать к самым разным правителям, чтобы свести концы с концами. Фридрих Вильгельм хочет вам помочь, ваше высочество, и сделал бы это бескорыстно, – ню-ню, таких благородных герцогов даже в сказках не бывает, – но более всего на свете он хочет, чтобы его титул обрел определенный вес и стал чем-то более значимым, чем сейчас.