Проблемы Северо-Кавказского федерального округа. Материалы круглого стола

Уважаемые коллеги! Я хочу поприветствовать всех присутствующих – в особенности наших гостей, которые представляют Академию геополитических проблем.

Сегодня предстоит достаточно интересное событие – круглый стол. Но он не простой. Как если яблоко разломить пополам, то видны такие две ярко выраженные доли. Сегодня встречаются две аналитические организации – Академия геополитических проблем и Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. Одна из задач встречи, которая мне видится, – это попробовать найти столь необходимый межлабораторный, междисциплинарный стиль общения, способ соединения экспертных методов, потенциалов, результатов. Попробовать заполнить всю интеллектуальную цепочку, которую редко когда удается полностью заполнять в таких звеньях, как высокие ценностные смыслы, проблемные

поля, цели, задачи, возникающие в их связи, и вплоть до проектных предложений, проектных документов, в особенности апеллирующих к государственному управлению, к высокому уровню политических решений и политических действий. Научно-экспертная часть абсолютно важна, интересна, но она значительно усиливает свой потенциал, свою смысловую нагрузку, если наполняется потенциалом рекомендаций, предложений. Проектами реальных документов, которые могут иметь шанс на реализацию в жизни, на исправление каких-то обстоятельств к лучшему.

Созданием нового Федерального округа (СКФО) федеральный Центр (ФЦ) наконец-то признал методологическую ограниченность подходов к управлению регионом. Но дискурс вновь свелся к избитым темам «контроля за эффективным использованием федеральных средств» и «необходимости новых инвестиций». Проще говоря, надежды снова возлагаются на «чисто» социально-экономические меры и дополнительные инвестиции, подкрепленные более жестким контролем за местной бюрократией и бюджетными расходами. В который уже раз мы становимся свидетелями вульгарных интерпретаций марксизма и редукции всей проблематики региона к «чисто» экономическим факторам.

Между тем, правильная постановка проблемы и адекватный методологический подход серьезно может приблизить нас к решению назревших в регионе проблем. Проще всего сказать, что кризис не на Северном Кавказе, а в федеральном Центре и в России в целом. Только в регионе проблемы более выпукло высвечиваются – и в силу особенностей региона, и в силу специфического «заказа». В экспертном сообществе довольно распространенно мнение, что в Центре существуют влиятельные силы, которым выгоден постоянный очаг напряжения в регионе: есть куда и на кого списать проблемы страны. Доказательство этой рабочей гипотезы отнимет у нас много времени. Хотя в ряде своих научных статей я также обосновывал этот подход. Но в нашем анализе мы не будем останавливаться на этом.

В чем отличие нашего методологического подхода к анализу ситуации в регионе?

Здесь нам не обойтись без хотя бы краткого анализа общероссийского контекста и критики методологических принципов, на которые опирались отечественные «реформаторы» из неолиберальной «партии». Будучи воспитанниками школы догматического или вульгарного марксизма они оперировали понятиями «базис – настройка». Соответственно, достаточно было демонтировать старый (экономический) базис госсоциализма, приватизировать собственность и построить на его месте новый капиталистический. А настройка – политическая и социокультурная – уже сама трансформируется и постепенно начнет соответствовать новому экономическому базису. Этакие либеральные «большевики», которые потом искренне удивлялись: что же это у них получилось в результате? И ничего лучше не нашли, кроме ответа типа «народ не тот попался, не дорос он до рыночных институтов» (?!). Без комментариев…

Но беда заключалась еще и в другом. Отечественные рыночные (или неолиберальные) фундаменталисты не были одиноки в своих методологических заблуждениях. В англосаксонской политологической и экономической школе также сильны аналогичные традиции. Абсолютизация материальных факторов в эволюции обществ, когда все богатство мотивов и ценностей редуцировалось до «чисто» экономического содержания, игнорирование самостоятельной и активной роли политических традиций и социокультуры в развитии обществ – характерная особенность для немалой части западного научного сообщества. Фридменовская школа неолиберализма, на которую опирались наши либерал-фундаменталисты, – из этого разряда «научной» школы. Слово «научная» не случайно взято в кавычки. Рецепты этой школы – «ответ», заказанный финансовой олигархией Запада, в условиях экономического кризиса начала 1970-х гг.

В западной политологии такой подход дополнялся вплоть до 1980-х гг. соответствующим концептуальным аппаратом. Анализ проводился, и до сих пор ведется (в частности, в России), в дихотомических терминах «современное (индустриальное или постиндустриальное) общество – традиционное общество». Типичное «современное» общество априори считается выше по своим характеристикам обществ традиционного типа. К традиционным же относят общества стран III-го развивающегося мира и даже некоторые сегменты обществ II-го мира – в частности, Восточной Европы и постсоветских стран. Разумеется, критерий здесь «чисто» рыночный, экономический.

В рамках подобного методологического подхода нормы, ценности, нравы традиционного общества, включая и политическую культуру, суть то, что необходимо модернизировать. Изменить настолько «круто», насколько это необходимо, чтобы рыночные институты функционировали безотказно. Даже вопреки мощному сопротивлению культуры и традиций России, не просто реформам политическим и экономическим, а именно такому типу реформ. Беда только в том, что нынешние неолибералы – как, впрочем, и либералы России второй половины XIX в. и начала XX в., – будучи отчуждены от народа, не чувствуют его культуру и чаяния. На бессознательном уровне присутствует вера во всесилие социальной инженерии и «чисто» институционального подхода: «вот мы возьмем и изменим законы, создадим соответствующие институты, а люди, общество сами подтянутся под них». Концепция модальной личности, на которую опираются такого рода горе-реформаторы, представляет собой «экспортную» модель, некритически перенятую из чужой (и чуждой) культуры, чужих традиций. И она (эта концепция) адекватно отражает лишь их собственные, очень узкого сообщества людей мотивы и ценности. Удивительное невежество, тесно связанное с европоцентрическим (тогда) и западноцентрическим (теперь) снобизмом и высокомерием.

Кстати, вновь вокруг Президента России набирают силу неореформаторы с тем же концептуальным багажом. Снова они рассуждают и пытаются действовать в рамках теории «модернизации», не совсем адекватно представляя себе ее содержание. Я имею в виду содержание модернизации с точки зрения стратегических интересов России как целого, а не ее правящего класса.

Но вскоре западные политики и ученые убедились в том, что их теоретические схемы и подходы совершенно не вписываются в реалии стран III-го мира. Западные нормы, ценности и институты совершенно не приживались или настолько трансформировались на новой «почве», что в корне меняло их содержание. «Технология» реформ, не учитывающая нормы и культуру так называемого «традиционного» общества, оказывалась безжизненной. Бедный Юг, почти весь континент Африки – яркий пример подобного «научно»-политологического и экономического фиаско западных рецептов. И по контрасту – другой пример из практики стран Дальнего Востока и ЮВА. Здесь правители сумели обеспечить бесконфликтный характер взаимодействия современных («экспортированных» с Запада) политико-экономических институтов и реформ – с одной стороны, культуры и традиций – с другой; их «органическую» связь. Достигнув таким образом общественного согласия, они сумели мобилизовать свои общества на достижение успеха в конкурентной борьбе, что в впоследствии получило название «экономического чуда азиатских тигров».

Все это «спровоцировало» поиск новых моделей развития и идеологии третьего пути. Заговорили о чрезвычайной важности учета социокультурного фактора и особенностей социальной структуры в процессе реформ, все большее распространение получала концепция аутентичности. Эта концепция построена на бесконфликтной связке политэкономических реформ с культурой и традициями общества. Целый ряд теорий «плюрального (не плюралистического = западной модели) общества» (Д. Фернивелл), «инкорпорации в гетерогенном обществе» (М.Г. Смит) и т. д. в той или иной мере стали описывать связь между социокультурой и политической системами с экономическими реформами и институтами в странах III-го мира.

Именно опыт и достижения «дальневосточных тигров» – это яркий образец реформ, построенных на фундаменте социокультурной аутентичности. «Базисом» реформ выступали не экономические институты и нормы в «экспортной» упаковке, а сложившиеся на протяжении многих веков – а то и тысячелетий – культурные нормы и традиции, политические и правовые нормы. Умные правители, не загипнотизированные чуждыми образцами и советчиками, не потерявшие связь с народом и ответственность перед ним, обеспечивали оптимальный баланс реформ в разных сферах и обеспечивали преемственность культуры и традиций. Оказалось, что для успешного развития вовсе не обязательны ни либеральная демократия и права человека (в западном смысле этого слова), ни массовая приватизация и минимизация влияния государства, ни рецепты Вашингтонского консенсуса. На Востоке все получилось ровно наоборот, «перпендикулярно» тому, что проповедовали отечественные западники и апологеты западной модели развития.