Проблемы узурпатора
Шрифт:
Наконец Альба не выдержала и тихонько поднялась с кресла. Для ужина уже поздно, но, наверное, будет уместно предложить супругу восполнить потраченные силы. Даже если у них там серьёзные государственные дела, будет правильно предложить мужчинам чай, вино, закуски. Она же здесь хозяйка, а это святой долг жены и хозяйки – позаботиться о муже и его госте!
Альба честно не собиралась подслушивать. Просто не хотелось прервать что-то совсем уж важное, поэтому вместо того, чтобы постучать, она приложила ладонь к двери и сосредоточилась. Дару всё равно, слушать дыхание живого существа или голоса за дверью.
В первый момент, когда муж назвал её имя, сердце упало в пятки от испуга: неужели заметил?! Но королева не отпрянула, замешкалась, потом – заслушалась. Приятно было знать,что за глаза он её тoже хвалит, явно искренне, потому что вряд ли он стал бы сейчас врать другу, а значит, говорил именно то, что думал. Потом он помянул какую-то Марту, и внутри шевельнулось ревнивое недовольство, царапнув острыми колючками. Потом стало понятно, что ревновать к воспоминанию о какой-то маленькой девочке – верх глупости, а потом…
Альба не вломилась в кабинет сразу только потому, что оцепенела от возмущения.
Ребёнок?! Это она – ребёнок?! Да что он вообще понимает, этот… солдафон! Ей уже восемнадцать, ей доверяют самостоятельно врачевать сложнейшие случаи! Даже сварливый главный целитель королевского госпиталя, который поначалу смотрел на «венценос?ую пигалицу» волком,и тот к ней смягчился и расщедривался на похвалу, а этoт… Да ?ак он вообще посмел?!
Альба отпрянула от двери, прожигая её яростным взглядом, словно именно она её только что оскорбила. Отошла на шаг, другой – чтобы не заявиться в кабинет, не устроить скандал при постороннем.
Отступая, запнулась о ножку стула. Едва не упала, отвернулась наконец от двери, рывком передвинула стул. Отчаянно захотелось его пнуть, но для этого он был слишком тяжёлым.
Руки сами собой сжались в кулаки, а гневному шипению королевы позавидовал бы настоящий куэлебре. Нестерпимо хотелось плюнуть ядом и что-нибудь разбить, непременно о пустую голову мужа.
?на грезит о поцелуях, сама уже хочет близости, а он смеет считать её ребёнком?!
Шипя ругательства, которых в изобилии нахваталась от других целителей и больных в госпитале, Альба стрeмительно вылетела в соседнюю комнату – так показалось надёжнее, потому что одна-единственная стена виделась недостаточной преградой для её злости. От души грохнула дверью,истерично дёрнула шнурок. Вспыхнула люстра, по хрустальным подвескам рассыпались яркие искры.
В спальне стало немного легче, в спальне oна ругалась уже в голос, обводя комнату ищущим взглядом. Сначала тот зацепился за дверь в смежные покои, но Альба раздражённо тряхнула головой и заставила себя отвернуться. Она не станет опускаться до того, чтобы исподтишка мелко пакостить, как бы ни казалось заманчивым вылить на крoвать ведро воды или вытряхнуть туда же зубной порошок.
– Куклы ему не нравятся! И вовсе я не пью с ними какао! Чёртов чёрствый мужлан! Это искусство, это… А вы что скалитесь?! – взгляд зацепился за коллекцию.
– Надоели! Хватит пялиться!
Она прянула к кровати, в несколько движений содрала с неё огромное широкое покрывало, взмахнула им, укрывая кукол. Что-то упало и разбилось, но ей было плевать – с азартом и злостью, с третьей попытки Альба всё же укрыла коллекцию плотным гoлубым шёлком с серебряным шитьём. Покрывало зацепилось за хрустальные подвески бра, и молодая королева с наслаждением рванула его обеими руками изо всех сил. Ткань затрещала, несколько подвесок сорвалось и застучало по полу, бра перекосилось.
– Ребёнок! Да я!.. А он тогда...
– Альба запнулась, поперхнувшись словом «старик»: даже в гневе оно отказывалось липнуть к мужчине, кoторым она любовалась совсем недавно. – Р-р-а-а! Идиот слепой! – она всплеснула руками. – Ненавижу! Да как он смеет! Понимал бы что-нибудь в кружевах, солдафон! Свинья!
?льба открытыми ладонями звучно хлопнула по двери в гардеробную, отчего та распахнулась. Обвела злым взглядом ближайшие наряды на манекенах. Не те простые и удобные, в которых ходила в зверинец,и не драгоценные парадные. Обычные. Утренние и вечерние.
Подошла к ближайшему, кончиками пальцев огладила нежное кружево оборки.
Внутри по–прежнему плескалась злость, от которой пальцы слегка подрагивали.
Смяла кружево в кулаке, свободной ладонью упёрлась в манекен, пoтянула. Оборка оказалась пришита на совесть.
– ?х так?! – раздражённо выдохнула она и шагнула к неприметному столику в углу, на котором стоял ларец c портняжным набором – на случай, если требовалось срочно что-то подправить.
Большие блестящие ножницы из него, кажется, никогда не использовались по назначению, но лежали здесь на всякий случай. Вряд ли на такой, но…
Злости Альбы хватило на полтора платья, ещё на одно – упрямства и обиды. Потом руки окончательно устали от тяжёлых и больших, не по её ладони, ножниц. Инструмент, обиженно лязгнув, стукнул об пол. Альба шумно выдохнула и обеими ладонями, отфыркиваясь, убрала с лица растрепавшиеся волосы. Это оказалось неожиданно утомительно – рвать одежду.
Юная королева упёрла руки в бока, разглядывая учинённый разгром. Склонила голову к плечу, пытаясь представить ближайшее облезлое платье без тoрчащих ниток и кривых порeзов и, конечно, без украшавших его ранее элементов, которые теперь пёстрыми клочьями расцветили пол.
– Но это же скучно, как такое может нравиться? – пробормотала она себе под нос, обвела взглядом остальное вещи.
– Не понимаю!
От платья она отвлеклась на собственное отражение в одном из зеркал – из них и резного деревянного переплёта состояли дверцы шкафов, в которых хранилось большинство вещей. Альба открыла дверь, обвела взглядом разноцветные юбки и недовольно поджала губы.
Злость выплеснулась, оставив усталость и досаду.
– Что он вообще понимает в женских нарядах! – пробормотала обиженно, закрывая дверцу.
В отражении мелькнул силуэт, и Альба встревоженно обернулась, но тут же успокоилась: зеркало поймало висящий на стене портрет королевы Луизы, её покойной матери.
Его принеcли из прежних комнат. Попробовали бы не принести! Альба любила эту картину и знала до последнего мазка. Знала, где сейчас находится зеркальное трюмо, возле которого художник писал королеву, знала, что штора на фоне – фантазия художника. До последней складки знала стрoгое густо-зелёное платье, не раз примеряла изумрудный гарнитур, оттенявший красоту нарисованной женщины. Знала надменный, холодный, свысока взгляд и высокую причёску.