Пробуждение
Шрифт:
— Оставь их в покое. Никакие они не развратники. Жизнь у них такая, что они ничему хорошему не могли научиться. А поставь их в другие условия — и они окажутся превосходными людьми. У большинства все это наносное, молодечество в их понятии. И не пытайся их разубеждать. Сейчас они не поймут твоих благих намерений, обидятся и тебя могут оскорбить. В армии, на работе, в боях они будут другими, и привычная короста постепенно спадет с них. А в тебе, знаешь ли, больше, чем следует, интеллигентности. Ты все-таки смотришь на своих товарищей сверху вниз. А ты принимай их такими, какие они есть. Пойми, что быть лучше они пока не смогли, а в дальнейшем смогут. Вот посмотри на Иголкина. Самые гадкие рассказы — его. Можно подумать, сквернее человека и не найти. А что происходит с ним, когда он берет в руки гармонь? Ведь прямо преображается. Столько задушевности, мягкости, нежности, мечтательности в его игре. В это время
Может быть, Евстигнеев и прав.
24 февраля
Наш эшелон прибыл в Гродно. Нас долго водили по окраинам города и в конце концов разместили в казарме. Длинная, довольно узкая комната, сплошь занятая одноярусными нарами. Кормят неплохо.
25 февраля
«Гоняли» на занятия: была шагистика и устав «унутренней службы», по выражению нашего учителя — рядового солдата, или канонира, как он себя величает по-артиллерийски.
Я жаждал увидеть грозные бастионы, форты, казематы, рвы, наполненные водой, и прочие атрибуты крепости. Однако наш учитель меня разочаровал. По его словам, никаких бастионов и казематов здесь нет, а форты находятся в окрестных лесах и представляют собой отрытые в земле артиллерийские окопы для орудий и прислуги, а также для снарядов и зарядов. Все замаскировано ветками, дерном и травой. Между фортами проложена полевая железная дорога для подвоза снарядов и зарядов. Слова учителя заставили потускнеть созданную моим воображением деятельность артиллериста.
— Ну а какие здесь орудия? — осторожно спросил я, надеясь услышать в ответ, что орудия двенадцатидюймовые по крайней мере.
Ответ канонира окончательно разбил мои мечты.
— Будете изучать сорокадвухлинейную пушку и сорокавосьмилинейную гаубицу, — хладнокровно пояснил наш учитель, — а также трехдюймовки...
Конечно, ничего героического с такими маленькими орудиями не сделаешь, но приходится покориться. Изучим то, что есть.
Наверно, пушкинский Гринев, въезжая почти полтораста лет назад в Белогорскую крепость, не испытывал такого разочарования, как я в Гродно.
26 февраля
Сегодня во время обеда распространился слух, что нас, новобранцев, отправят в Новогеоргиевскую артиллерию. Взводный подтвердил, что так говорят, но за достоверность не ручался.
27 февраля
Сегодня первый раз ходили в форт на батарею. Все, что говорил наш учитель, оправдалось: батарея стоит в лесу, орудия в окопах, стенки которых сделаны из жердей. Для прислуги неглубокие укрытия. Кругом песок и песок. На нем телефонные провода на небольших колышках. В некоторых местах видны проволочные заграждения, но рассмотреть их не удалось.
Знакомились с сорокадвухлинейной пушкой. Она мне понравилась своим изяществом и простотой. Да и стреляет она, оказывается, не так-то близко — на двенадцать верст. Все мы с большим вниманием слушали объяснения младшего унтер-офицера, или по-артиллерийски — фейерверкера. Это название не давалось многим новобранцам. Наш учитель удовлетворился, когда мы хором ответили: «Февекер». Занятие не было утомительным, младший фейерверкер объяснял сжато и очень толково. Занимались все с большим интересом. В перерывах боролись, возились — энергии у всех много.
28 февраля
Милый «солдатский вестник» не обманул: утром нам объявили, что в три часа отправляемся на погрузку и едем в Новогеоргиевск. Мы здесь уже привыкли, и покидать Гродно никому не хотелось.
Сегодня наблюдали очень интересный случай. Над городом на небольшой высоте появился аэроплан. Когда он пролетал над площадью, где находилась наша казарма, обучавшиеся там «крестики» [20] начали его обстреливать. Поднялась страшная трескотня, и площадь заволокло дымом («крестики» стреляли из берданок). Попали они в аэроплан или нет, но он стал снижаться и сел на площадь. С торжествующими криками «ура» ополченцы бросились к аэроплану. Из него вылез летчик, снял шлем, обнажив лысую голову, и в воздухе прозвучал наикрепчайший русский мат. Оказалось, что ополченцы обстреляли свой, русский аэроплан.
20
«Крестиками» звали ополченцев, носивших на папахе медный крест с надписью: «За веру, царя и отечество».
2 марта
Около 8 часов утра проехали Варшаву, или, вернее, мимо Варшавы, так и не повидав этого города, который считается одним из красивейших в Европе.
10 часов утра. Стоим на станции Новогеоргиевск.
Предстал он перед нами в пасмурную погоду, закрытый завесой тумана, серый и неразличимый. Команда: «Выходи из вагонов строиться».
3 марта
Вчера, когда мы маршировали от станции в крепость, но дороге видели форт с кирпичными стенами, массивными воротами и даже широким рвом, наполненным грязной водой. Я ничего не понимаю в фортификации, но читал про оборону Порт-Артура. Там говорилось, что форты сделаны из бетона. Почему же здесь форты кирпичные? По всей вероятности, эти форты построены при царе Горохе. Если они все такие, то едва ли Новогеоргиевск может считаться первоклассной крепостью [21] . Подвели нас к длинному ряду массивных зданий — казарм и заставили долго ждать. В это время нас обозревали старые солдаты, не стесняясь делать свои замечания о нашей внешности.
21
По настоянию военного министра Д. А. Милютина в конце XIX века на западных границах велось усиленное строительство крепостей. Однако затем военные министры Редигер и Сухомлинов в целях экономии средств добились упразднения ряда крепостей как «излишних». Было предписано взорвать и срыть крепости Иван-город и Варшава на Висле, Зегрж и Ломжа на Нареве, форты, соединявшие Зегрж с Варшавой по восточному фронту Висло-Наревского укрепленного района (Варшава — Новогеоргиевск — Зегрж) и укрепленные мостовые переправы через Нарев (Пултуск, Рожаны, Остроленка). Но из-за недостатка ассигнований на уничтожение крепостей и вследствие глухого сопротивления местных властей к августу 1914 года были взорваны лишь боевые казематы в фортах Варшавы, остальные же сооружения сохранились, хотя были неспособны противостоять новым средствам осадной артиллерии.
Такое решение царского правительства выражало намерение отнести развертывание и сосредоточение армии назад, в глубь страны. Но какой-либо ясности в стратегических планах не было, и крепость Новогеоргиевск сохранялась на передовом театре лишь потому, что ее «жалко» было уничтожать. Ей было поставлена задача: «сохранить переправы на Нареве и Висле». Эта крепость, по отзыву военного инженера К. И. Величко, «не только не уступала, но технически была сильнее французской крепости Верден и имела полные продовольственные запасы и огнестрельные на наличные 1680 орудий разного калибра». Начальник инженеров Новогеоргиевской крепости, которому было поручено уничтожение укреплений Зегржа, сохранил к началу войны и их, затягивая под разными предлогами уничтожение. (См. Энциклопедический словарь Русского библиографич. института Гранат, изд. 7, том 46, стр. 215–220, 268.)
Нельзя сказать, чтобы Новогеоргиевск принял нас особенно приветливо. После посредственного ужина нас разместили на ночлег в огромной комнате, посреди которой стояло несколько умывальников с массой медных сосков. Пахло прачечной. Видимо, здесь не только умываются, но и стирают белье. Слово «разместили» надо понимать очень условно — просто привели в комнату и гостеприимно сказали: «Размещайтесь». А где и как можно размещаться на мокром полу? Некоторые из наших товарищей пренебрегли этим и расстелили на полу, что у кого нашлось, и скоро уже храпели. А мы с Малышевым устроились спать возле огромной холодной унтермарковской печи, где после долгих поисков нашли более или менее сухое место.
4 марта
Сегодня утром, после супа с чаем, нас снова построили и куда-то повели по вязкой, мокрой от дождя дороге. Шли по щиколотку в грязи, из которой нелегко вытаскивать ноги. Пройдя версты две, я в своем теплом полупальто взмок. Хорошо еще, что наши вещи везли за нами на повозке. Шли мы не более полутора часов, а измучились страшно: и от вязкой грязи, и от раздумий о всевозможных неприятностях, ожидающих нас. Наконец подошли к некоему подобию казармы. Под нее была приспособлена конюшня немецкой фермы, как словоохотливо сообщил наш проводник.
— Почему немецкой? — удивились мы.
— Да здесь их невпроворот. Кругом всей крепости немецкие фермы. Только теперь их выселили, немцев-то, — удовлетворенно закончил он, потом добавил: — Дождемся фургона с вещами и пойдем. А пока отдыхайте.
Но фургона мы не дождались. Примерно через час проводник подал команду строиться.
— Вещи ваши привезут, никуда не денутся.
Теперь мы шли фруктовым садом, увязая в грязи уже не по щиколотку, а почти по колено. Наконец подошли к халупе, вокруг которой валялись части сельскохозяйственных машин и даже вполне сохранившаяся веялка, оставшиеся от прежних хозяев-немцев. Деревья и изгородь были увешаны сохнущими рубахами, кальсонами и портянками.