Проценты
Шрифт:
Мистер Круикшэнк поднял наполовину парализованную руку и другой рукой сомкнул ее пальцы на серебряном колокольчике с короной на верхушке. Он звякнул точно два раза, словно бы прозвонить больше или меньше было бы грубым нарушением ритуала.
Пронзительный звон эхом разнесся по вытянутой комнате. «О господи, это же просто смешно, — думала Кэтрин, — мы на обеде или на церковной службе?»
Она посмотрела на миссис Круикшэнк, на Джеральда. Те сидели молча. Джеральд смотрел на отца, и на его напряженном лице читалась горечь.
Не успел угаснуть звон колокольчика, как ведущие в кухню толстые дубовые двери беззвучно
Он упирался подбородком в обескровленный кулак. Она физически ощущала не покидающее его беспокойство. «Никогда еще не видела его таким, — думала она. — Таким расстроенным».
Она поерзала на красном плюшевом стуле, когда горничная поставила перед ней высокую вазочку с лимонным мороженым.
Кэтрин ела, опустив голову, мечтая, чтобы Джеральд сказал хоть что-нибудь, все равно что. Она дрожала от холода, пока мороженое влажно проскальзывало в горло и опускалось в желудок.
— Слишком холодное, — пробормотал мистер Круикшэнк.
Она бросила в его сторону вопросительный взгляд. Мистер Круикшэнк рассматривал скатерть. Бесцветные губы были поджаты: он держал кусочек мороженого во рту, дожидаясь, когда согреется.
Пока она наблюдала за ним, ее вдруг охватило желание вскочить со стула и убежать отсюда как можно дальше.
Мистер Круикшэнк снова прочистил горло. Кэтрин вздрогнула, и ложечка громко звякнула о стекло. Миссис Круикшэнк улыбнулась, вроде бы благожелательно.
Снова прозвенел колокольчик. Она вытянулась на стуле. Вошли горничные, сопровождаемые дворецким.
— Кофе в библиотеку, — коротко приказал мистер Круикшэнк. Его тяжелый стул заскрежетал по полу, отъезжая назад, и Кэтрин стиснула зубы. Она заметила, как колыхнулось, будто на ветру, тело старика, когда он встал.
Джеральд уже поднялся и обогнул стол. Он помог ей встать, и она благодарно схватилась за его руку.
— Ты была великолепна, — сказал он тихо. — Просто идеальна.
Она ничего не ответила. Кэтрин так и держала его за руку, пока они шли через просторную комнату к двери.
Они в молчании двигались по огромному коридору. Стук шагов как будто терялся в бесконечности. Кэтрин кинула взгляд на длинную широкую лестницу, по бокам которой висели живописные холсты в золоченых рамах.
— Ты не… — начала она, но, увидев, что Джеральд ее не слушает, замолкла.
Он смотрел вперед, на отца, лицо его было бледным и отстраненным. Она посмотрела на него так, словно рядом с ней был незнакомец. «Что же происходит?» — снова и снова задавался вопросом ее разум.
Она оглядела коридор и ощутила, как ее охватывает страх. Хотелось закричать, сжаться в комок, лишь бы оказаться подальше от этих стен. Во всем здесь было нечто жуткое. Она была уверена в этом. Ничего конкретного, только бросающее в дрожь предчувствие.
Когда они вошли в библиотеку, ее кольнула другая мысль. Возможно ли, что его родители теперь против их женитьбы? Уже после того, как дали слово?
«Что же я творю? — подумала она. — Я же все просто выдумываю. Все без исключения».
Джеральд повернулся и взглянул на нее, и она поняла, что все время, пока размышляла, не сводила с него глаз.
— Что случилось, Кэтрин?
— Дорогой, ты такой молчаливый.
Он печально улыбнулся и крепче сжал ее руку.
— Правда? — спросил он. — Прости. Дело в том…
Перед камином были расставлены тяжелые стулья и кушетки. Худое тело мистера Круикшэнка покоилось на одной из кушеток. Его супруга опускалась на стул.
Мистер Круикшэнк похлопал по кушетке рядом с собой.
— Садитесь сюда, Кэтрин, — сказал он.
Она испуганно присела. Кэтрин ощущала запах чистоты и крахмала, исходящий от его рубашки, и запах помады, какой были покрыты его редкие седые волосы.
Она старалась не дрожать. Волны жара от камина прокатывались по ногам. Она подняла глаза. «Очередной потолок в восемь метров», — подумала она. И книги, тысячи книг. Прячущиеся в тени мраморные бюсты хмуро смотрели вниз с верхних полок книжных шкафов. Потолок был покрыт громадными фресками в зеленоватых тонах. Повсюду виднелись очертания живых тропических растений в огромных кадках, и их листья были похожи на зеленые кинжалы.
— Вам двадцать пять, Кэтрин, — произнес мистер Круикшэнк. Вопросом это было лишь наполовину.
Она сложила руки.
— Да. — Горло ее сжалось. «Первый обед с родителями моего жениха», — подумала Кэтрин. Она напряженно ждала, что он скажет дальше.
Однако мистер Круикшэнк больше ничего не сказал. Краем глаза она видела, как его костлявые пальцы неутомимо барабанят по коленной чашечке.
— Отец, я… — внезапно заговорил Джеральд. Голос его оборвался, когда у него за спиной открылась дверь и вошел дворецкий с кофе.
«Вечер никогда не закончится», — думала Кэтрин, когда дворецкий наклонялся к ней с подносом. Она взяла чашечку кофе. Налила немного сливок из серебряного молочника, положила пол-ложечки сахара и размешала как можно тише.
Мистер Круикшэнк потягивал черный кофе без сахара. Его чашка чуть позвякивала о блюдце. Кэтрин изо всех сил старалась не замечать этого звука. Она пыталась сосредоточиться на треске поленьев в камине. Но все равно слышала проклятое позвякивание.
Она взглянула на Джеральда, потом на его мать. Оба сидели, глядя в чашки. У нее вдруг окаменели все мышцы. «Не знаю, почему я так боюсь, — подумала она. — Боюсь его отца, его матери, его дома. Это просто ужасно, бояться того, что является частью Джеральда, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу, чтобы он увел меня подальше от всего этого».
Она снова взглянула на Джеральда. В нем что-то зрело. Нарастало, словно раздуваемый ветром огонь. Она видела это. Она сидела и дожидалась, понимая, что вот-вот чтото произойдет, он заговорит, или закричит, или разобьет об пол чашку. Его горло подергивалось, когда он ставил свою чашку и быстрым движением облизывал губы. Она напряженно ждала, и ее руки дрожали. Она поняла, что не в силах дышать и все в комнате, за исключением Джеральда, словно уплывает куда-то вдаль.
Затем, когда этот миг прошел, она заметила мраморный бюст далеко у него за спиной. «Над дверьми на бюст Паллады у порога моего, — напыщенно и неуместно процитировал вдруг внутренний голос. — Сел — и больше ничего» [1] .
1
Стихотворение Эдгара По «Ворон» в переводе М. Зенкевича. (Прим. перев.)