Продается дом с дедушкой
Шрифт:
Лариса увидела конверт, хмыкнула и ничего не сказала. Игорь Михайлович пребывал в эйфории, ему давно не было так хорошо, да он и не помнил, чтобы ему вообще было так хорошо. От самого себя! От сознания собственной значимости! От того, что он есть! Его благодарили, говорили что-то приятное, он небрежно расписывался в книжках…
Игорь Михайлович пошел в ванную, тщательно побрился и решил отрастить волосы. Да, классик должен выглядеть немножко заросшим, чтобы торчали кудри во все стороны – ему это придаст солидности. И надо купить брюки – например, вельветовые – и пиджак. Обязательно пиджак, твидовый. Галстук не нужен, а вот туфли новые не помешают. Мягкие, модные.
Игорь Михайлович взял с полочки крем жены и густо намазал лицо. Потом долго крутил головой, выбирая удачный поворот, наклон.
– У тебя что, опять простатит разыгрался? – постучала в дверь Лариса. – Затрудненное мочеиспускание? Сходи к урологу!
Игорь Михайлович поморщился. Вот умеет она двумя фразами испортить настроение. Просто удивительная способность.
После первого гонорара Игорь Михайлович почувствовал в себе силу, которая, как ни удивительно, находила подтверждения – приглашения поступали одно за другим. И он уже смело объявлял гонорар, на который соглашались, не торгуясь. Игорь Михайлович справил себе новые штаны в елочку, оранжевого цвета, и новый пиджак, в рубчик и с кожаными заплатами на локтях. Он решил, что будет отрабатывать каждую копейку. И с каждым новым выступлением находил в себе новый талант – выступать, рассказывать, читать кусочки, учить детей нехитрым рифмам вроде любовь-морковь, зайчик-трамвайчик-пальчик-побегайчик. Детям за рифмы раздавали конфеты и шоколадки, мамы записывали в блокнотик, просили сфотографироваться. «А можно вы ребенка обнимете? А можно я поближе встану? А можно еще разик?»
Игорь Михайлович снисходительно кивал и уже профессиональным, отточенным, смелым жестом приобнимал мамашу за талию, склонялся к ребенку, будто говорит ему что-то, делал рожки или позировал солидно, как просила мама.
В новом пиджаке и штанах он чувствовал себя мэтром, настоящим писателем, признанным, а не просто так. Ему нравилось слышать звук собственного голоса, когда он читал отрывок. Нравилось учить, наставлять. Ему нравился букет чахлых хризантем, которые преподносили организаторы. Нравилось сидеть с микрофоном – он научился включать и выключать его так, будто делал это всю жизнь. Он, как и хотел, отрастил волосы и подумывал о шейных платках и костюме. Да, костюм нужен непременно – хотя бы ради фотографий. Ведь будут показывать друзьям, знакомым… Хвастаться будут…
Игорь Михайлович костюм не купил, но платок на шею стал повязывать. Без костюма даже было лучше, небрежнее. И он сделал то, на что раньше никогда бы не решился – покрасил волосы. Лариса так хохотала, что начала икать. А детскому писателю нравилось. Он смотрел на себя, и ему нравилось. И теперь он может выбирать – чай пить или кофе, опаздывать или нет. Продлить встречу или остановить. И где теперь все эти злопыхатели? И Лариса, хоть и хмыкает, но молчит, терпит. Считает подлецом, но ведь терпит. Сама-то уже – бабулька, тучная, живот-барабан, груди до коленок свисают, а он – очень еще ничего. Ему даже мамаши глазки строят. Вот так-то! Слава – она очень привлекательна.
Дымя на кухне в форточку, Игорь Михайлович подумывал о том, что надо бы вернуться к рукописям. Поднять старые заметки. Другое время, все изменилось. А у него теперь есть имя. Имя! Надо написать, обязательно – роман. Крупную форму. И всем показать. Вот сейчас съездит в Одинцово на выступление – пригласили специально, машину пришлют, – и сразу сядет за роман. У него после таких поездок подъем. Надо напомнить о себе. Пусть заявляют молодые, а он – напомнит. И пусть у всех челюсть отвиснет: жив, здоров, прекрасно выглядит, в отличной творческой форме!
Лариса относилась к его «гастролям» с презрением.
– Опять поедешь перхотью трясти? – удивлялась она.
– У меня нет перхоти, – обижался Игорь. Он теперь получил право обижаться. И позволял себе отвечать жене.
– Перхоти нет… Козла, если покрасить, он все равно козлом останется, – не унималась Лариса.
– Я, между прочим, не за бесплатно еду!
– Конечно. За новый носовой платок, которым ты морщины на шее будешь прикрывать.
– Я напишу роман… У меня есть имя.
– Лучше на дачу съезди, снег расчисти, писатель хренов, – ответила жена.
Игорь Михайлович вспыхнул, хлопнул рюмашку и начал рассказывать жене про второе дыхание, востребованность, нужность и про то, что он еще всем покажет.
– Посуду помой, – ответила жена.
И Игорь Михайлович покорно встал к мойке.
– Ты меня не понимаешь, совсем не понимаешь, – говорил он под звук льющейся из крана воды. – Зачем ты тогда за меня замуж вышла? Зачем столько лет со мной прожила?
– Что? – Лариса вернулась на кухню. Он и не заметил, что она вышла и он разговаривает сам с собой.
– А то! – Игорь Михайлович, стоявший в жениных резиновых перчатках, решил выяснить отношения. – Зачем ты за меня замуж вышла?
– Ты что? Ополоумел на старости лет? Как зачем? Так за квартиру же, – удивилась Лариса. – Ты что, не в курсе, что ли, был?
– Не в курсе!
– Тебе именно сейчас нужно устроить скандал?
– Я просто хочу знать!
– Столько лет не хотел, а тут вдруг захотел. – Лариса тяжело плюхнулась на стул. К вечеру у нее отекали ноги. Вены вздувались. Ходить было больно. Нужна операция – варикоз убрать. Только когда? То внуки, то дача…
Игорь Михайлович и не замечал, пока она ему не сказала. Ну и что? А ему легко, можно подумать? У нее ноги, а у него – сердце!
– У тебя двушка в Москве, а у меня развалюха под Тулой, – сказала Лариса. – Ты ж в те годы бухой был все время, вот и поженились-прописались. Мне в Москву надо было. Я же, когда ехала, думала, у родственников, дяди Коли и тети Зины, пропишусь и смотреть за ними буду, пока не помрут. А тут ты подвалился. Еще и лучше – быстрее получилось. Хотя сейчас думаю, что лучше б у родственников – они давно померли, а ты все ходишь-пердишь. Еще и меня переживешь. Такие, как ты, быстро не помирают. Сволочи, подлецы и эгоисты долго живут.
– А зачем ты со мной столько лет жила? – Игорь Михайлович начал демонстративно срывать с рук резиновые перчатки, изображая гнев.
– Так дети же… Первый аборт нельзя было делать – опасно, у меня ж резус отрицательный, а я детей хотела. А второй – так поздно спохватилась. Никто уже не брался. А потом уж – куда я денусь с двумя-то?
– Ты… ты… ты! – Игорь Михайлович осел на табуретку и схватился за сердце. – Убирайся! Видеть тебя не могу!
– Да щас! Сам и вали отсюда. Козел! Как был животным, так и остался, – спокойно ответила Лариса. – Разбираться он решил. Да ты с собой сначала разберись, а потом на меня пасть открывай. Хочешь уйти – да никто не держит! Никогда я тебя не держала. Надеялась, что сам свалишь. Только у тебя кишка тонка. Ты даже уйти нормально не мог. Как мужик… Валандаться мог, а в последний момент хвост поджимал – и домой. Сейчас посмотри на себя: кому такое сокровище нужно? Ты думаешь, если волосенки свои жиденькие покрасил, так и помолодел? Если штаны новые нацепил, так мужиком стал? Не было у тебя яиц. Никогда. Хоть в штанах, хоть без. Понятно?