Шрифт:
Февраль прохватывал морозцем и бросал на город пригоршни сухого колючего снега.
Птичий рынок, укутанный сугробами, продуваемый метелью, курился дымками и зазывал криками продавцов. Походные примусы, спиртовки шипели, как проколотые шины, а вокруг них, выставив вперёд руки цвета варёной колбасы, толпились заиндевелые дядьки в
У дверей магазина «Рыболов-спортсмен» молоденький милиционер, в скрипящей портупее, отчитывал подпольного торговца поплавками. Старик-поплавочник сгибался, поминутно стаскивая с головы облезлый собачий треух.
Никита Николаевич обогнул шумную компанию рыночных завсегдатаев, споривших о каком-то загадочном «розеншницеле», и уткнулся в одинокого продавца экзотических рыбок.
Аквариум примёрз к лотку, косячок меченосцев, впавших в летаргический сон, алыми ромбиками повис у дна. Продавец-садист хрустел яблоком и читал газету. Иногда он отвлекался от событий дня и толстым негнущимся пальцем проламывал ледок, затягивающий поверхность воды. Завидев потенциального клиента, он выплюнул косточку и прохрипел:
— Мужик! Купи рыбок. Хороший подарок детям.
Никита Николаевич крепче прижал футляр со скрипкой к груди и прибавил шагу. Детей у него не было. Он вообще не понимал, зачем завернул на заснеженный Птичий рынок. Он просто шёл домой с субботней репетиции, в кармане лежала честно заработанная зарплата. Спешить было некуда, в голове носились обрывки мелодий, напоминавших, что, несмотря ни на что, жизнь прекрасна и свежа, как ядрёный февральский день. Тут-то и подвернулся весёлый, суматошный рынок.
С полчаса походив между засыпанными снежной крупой прилавками, Никита Николаевич почувствовал, что замёрз. Шапка-пирожок не грела, металлическая оправа очков покрылась инеем и холодила переносицу. Ноги, не спрашивая разрешения, сами двинулись к выходу. Продавцы суставчатых рубиновых мотылей стрельнули в скрипача намётанным взглядом и отвернулись, выискивая в толпе толстых рыболовов-зимников с ящиками на плечах.
У облупившихся некогда зелёных ворот собралась внушительная толпа зевак. Откуда-то из её дышащих паром недр неслись истошные вопли: «Дурак! Дуррр-р-рак!!!»
Повинуясь любопытству, Никита Николаевич пробрался через лес нейлоновых и драповых спин и оказался на крохотном пятачке истоптанного раскисшего снега. Посреди него, поставив ногу на древний фибровый чемоданчик, стоял высокий небритый мужчина в белом свитере и телогрейке. Кроличья шапка, лишённая подвязок, трамплинами откинула свои ослиные уши. В правой руке мужчина держал дымящуюся папиросу, а на вытянутой левой у него сидел огромный белоснежный попугай с хохолком и в красных штанах. Птица, раскрыв страшный изогнутый клюв, откидывала голову назад и, напирая на букву «р», орала:
— Дуррр-р-рак! Попка — дурррак!
Зеваки смеялись, им было очень весело. Задние ряды нажимали и вытягивали шеи.
— Спокойно, товарищи! Без ажиотажа! — сдерживал натиск мужчина в телогрейке. — Раздавите!
Попугай вдруг прекратил ругаться и отчётливо сказал:
— Ррр-р-разойдись! А то гранату брошу!
Гул и смех мгновенно стихли. Воспользовавшись паузой, мужчина закричал:
— Граждане! Купите попугая! Уникальная птица. Разговаривает на шести языках! Яша, изобрази!
Яша кивнул хохолком и резко защебетал по-немецки. Затем он сходу перескочил на французский, прошёлся по каким-то древним мёртвым языкам и закончил монолог бодрым «О’кей» и подмаргиванием правым глазом. Зеваки были покорены, они явно не владели иностранными языками.
— Сколько просишь? — послышалось из толпы. Продавец назвал цифру, и любители говорящих попугаев загрустили.
— А что он ещё умеет? — спросила кругленькая женщина в лохматой афганской дублёнке, стоявшая в первом ряду под руку с солидным лоснящимся мужчиной.
— Всё, что угодно! — дерзко ответил владелец чудо-птицы. — Угадывает мысли, предсказывает будущее, даёт советы…
— Ой! — вскрикнула дама. — Пусть он тогда предскажет, когда моему мужу зарплату прибавят. А то уже год обещают.
Попугай Яша поднял крыло, добиваясь тишины, пристально посмотрел на внезапно покрасневшего мужа и замогильным голосом изрёк:
— Сударыня! Вашему супругу уже шесть месяцев как увеличили оклад. Лицо сударыни закаменело. Она крепко взяла мужа за локоть и повела к выходу. Толпа расступилась. Яша привстал на цыпочки, провожая долгим грустным взглядом женщину, узнавшую будущее, и её половину. Народ, посмотрев на попугая-ясновидца с опаской, начал потихоньку расходиться.
— Эх, Яша! — сокрушённо пробормотал продавец, и попугай виновато развёл крыльями. — Музыкант, может ты купишь? Он у меня и в нотах разбирается!
«Куплю!» — вдруг подумал Никита Николаевич и полез за деньгами.
— Вам как: так или в газетку завернуть? — сразу засуетился продавец. Уши его лихой шапки покачивались часто и радостно.
— А он того — не замёрзнет? — робко спросил скрипач, принимая завёрнутую в «вечёрку» птицу. Страница с программой телевидения лопнула, и из трещины выглядывал чёрный любопытный глаз.
— Не замёрзнет, привычный. Двести лет на севере живёт, — успокоил продавец, сунув деньги в карман и, подхватив чемоданчик, быстро заскользил к дверям рыночной забегаловки.
С того памятного февральского дня размеренная жизнь Никиты Николаевича рухнула. Его тихая холостяцкая квартирка наполнилась хлопаньем крыльев, выкриками на живых и мёртвых языках, предсказываниями будущего и чтением мыслей. Яшка прочно вписался в интерьер, захватив в безраздельное владение фальшивую хрустальную люстру и верхние этажи книжных полок.