Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»
Шрифт:
— Слушайте меня внимательно. Как вы помните, последние ваши слова были: «Здравствуйте… Неужели?» Теперь вы продолжаете действие. Делаете паузу — десятую долю секунды, — роняете трубку, падаете назад, на спинку кресла, и голова у вас откидывается в сторону — совсем немного.
— А почему? Почему, сэр? — взволнованно спросил Гопал. Впервые за все время он осмелился задать вопрос режиссеру.
— Потому, что вы услышали по телефону ужасное известие.
— А что, сэр? — спросил Гопал.
— Пусть это вас не волнует. Не тратьте сил на лишние
— И от этого ужасного известия я падаю в обморок? — спросил Гопал. Слабая надежда еще трепетала в его сердце.
— Нет, — отрезал режиссер. — Вы падаете замертво.
Он продолжал давать мелкие указания — как должна выскользнуть из руки телефонная трубка, куда должна упасть голова Гопала, как именно дернется его рука и так далее. Он подошел к Гопалу и тихонько постучал его по лбу. Он обращался с телом Гопала, как с манекеном, толкал его голову назад, вертел в разные стороны.
— Послушайте! С чего это у вас такой несчастный вид? — спросил вдруг режиссер. Но Гопал не решался ответить.
Режиссер на минуту задумался. Гопал стал надеяться, что тот прочтет его мысли. Режиссер заговорил:
— А может, было бы лучше…
Гопал с надеждой ловил его слова. Наконец-то этот человек сжалился над ним. Режиссер продолжал:
— …упасть лицом вниз и раскинуть руки?
— В обмороке? — еще раз спросил Гопал.
— Да нет же, вы умираете. Сердце не выдержало потрясения, — сказал режиссер.
Рука Гопала невольно прижалась к сердцу. Нет, пока еще бьется. Он поднял глаза на режиссера. Тот стоял над ним, не зная снисхождения, и ждал ответа. «Этот человек — вылитый Яма, бог смерти, — подумал Гопал. — Да он меня придушит, если я не умру по его приказу! Вот влип!» Он жалобно спросил:
— А вы не можете изменить сценарий, сэр?
Прямо ему в лицо, обжигая, светил огромный прожектор.
Дальше, оттуда, где сгущалась тень, на него глазели какие-то люди: рабочие, механики, осветители.
Услыхав это предложение, режиссер просто взорвался:
— Да что с вами? Делайте, как вам сказано, и все.
— Разумеется, сэр… Но это… Это мне не по душе.
— А кто вас спрашивает, что вам по душе, а что нет? — уничтожающе спросил режиссер. Этот человек был беспощаден, как сама судьба. Даже вредоносные планеты в определенных условиях смягчают свое влияние, но этот человек с шелковым платком на шее был неумолим. Он и младенца в люльке задушит — только бы добиться эффекта.
— Что с вами, Гопал? — снова спросил он. — С чего это вы сегодня несете всякую чепуху?
— У меня сегодня день рождения, сэр, — робко признался Гопал.
— Желаю счастья и долголетия, — вежливо сказал режиссер и добавил: — Ну и что, если у вас день рождения?
— Но это особенный день рождения, — стал объяснять Гопал. — Сегодня мне исполнилось сорок девять лет. Астрологи не раз мне говорили, что я вряд ли доживу до этого дня, но если уж доживу, то больше тревожиться нечего. Всю жизнь я втайне боялся этого дня. Бывало, взгляну на жену, на детишек, и меня охватывает ужас — вдруг придется оставить их сиротами. Я сегодня немного опоздал, потому что дома мы совершали все предписанные обряды, чтобы смягчить влияние планет, а потом устроили праздник в честь того, что я дожил до этого дня. Мой астролог советовал мне: избегать сегодня всяких неприятных дел. Для меня это очень значительный день, сэр.
Режиссер призадумался. Он обернулся к ассистенту, который неизменно следовал за ним по пятам с портфелем под мышкой, и приказал:
— Давайте сценариста.
Сценарист вскоре появился. Губы у него покраснели от бетеля. Этот сценарист был знаменит и загребал огромные деньги, выдавая киношникам один сценарий за другим. Человек он был не желчный и вовсе не рассердился на неожиданный протест актера. Он просто заявил:
— Сценарий менять нельзя. И почему это он отказывается умирать? Да и вообще мне некогда.
Он повернулся и пошел. Задержавшись у дверей, он добавил:
— Можете, в конце концов, послать за продюсером и спросить у него.
Продюсер влетел в павильон со всех ног. Он испуганно спросил:
— Что у вас тут стряслось? В чем дело?
Гопал неподвижно застыл в кресле: ему было запрещено хоть на волосок менять положение, иначе кадры не смонтируются. Он чувствовал, что весь одеревенел. Огромная лампа жарила ему прямо в лицо. Вся группа столпилась вокруг, люди глядели на него как на ошибку природы. Их лица смутно маячили в тени. «Каждый из них для меня — Яма, — думал Гопал. — Им всем не терпится увидеть меня мертвым». Продюсер подошел поближе к его столу и спросил:
— Вы в своем уме?
Гопал решил, что надо использовать страсть продюсера к наживе. Он сказал:
— Людям всегда нравится видеть на экране только хорошее, сэр. Я сам видел, как все уходили с фильмов, где показывали сцены смерти.
— Вот как! — воскликнул продюсер. Подумал и прибавил: — Нет, вы неправы, — и, обернувшись к режиссеру, сказал: — Раньше публика и вправду обожала счастливые концы. Теперь публика не та. Я вам докажу с цифрами в руках: по подсчетам за последние полгода, картины с трагическими эпизодами дали сбор на тридцать процентов выше, чем благополучные истории. Это доказывает, что публике нравится испытывать сочувствие и жалость… Нет, я не допущу никаких изменений в сценарии.
Режиссер дружески похлопал Гопала по плечу и сказал:
— Сценка совсем короткая. Отснимем моментально. Давайте-ка соберитесь с духом и ведите себя по-товарищески.
Голос у него стал совсем медовый, пока он улещивал Гопала. Но что в этом толку? Что толку во всем этом обхаживании, ведь ему одного надо — заставить человека «по-товарищески» умереть. Гопал понимал, что его работа висит на волоске, и уже видел, как его семью выкидывают на улицу. Сейчас из-за него теряются драгоценные минуты студийного времени. А вокруг уже столпилась уйма народу — всем хотелось посмотреть, что происходит сегодня на съемке. Режиссер негромко спросил: