Продажные твари
Шрифт:
Где-то вдалеке, как сквозь вату, Маша услышала треск автоматной очереди. Потом стало тихо.
Игорь Захарченко, стоя на корточках, одной рукой держал переговорное устройство, другой перевернул на спину неподвижно лежавшую девчонку. Разговаривая со своим командиром, он думал о том, как хорошо, что не ему придется сообщать родителям этой Кузьминой Марии о смерти их девятнадцатилетней дочери. Это самое страшное — сообщать родителям, что их ребенок погиб. Еще он размышлял об операции, начавшейся так удачно, а теперь почти проваленной. Ахмеджанов смылся,
— Все, конец связи! — услышал он голос капитана из переговорного устройства.
Жалко девчонку. Сначала он ее подстрелил, потом дух зарезал. Зарезал все-таки, сволочь! И второго заложника наверняка уложил. Правда, его пока не нашли, но, судя по всему, он тоже мертвый.
В неверном предрассветном свете он видел кровавое пятно на тонкой шее, мертвенно-бледное перемазанное лицо, прикрытые глаза Маши. Вдруг ему показалось, что длинные угольно-черные ресницы чуть вздрогнули. Он стал быстро искать пульс на тонком запястье, не нашел, припал ухом к левой стороне груди и услышал слабый стук сердца.
— Ой, мама родная! Да она жива! Что же я, дурак, сижу!
Выхватив бинт из походного набора, Игорь содрал плотную обертку из вощеной бумаги зубами.
— Вадим… — тихо, отчетливо произнесла Маша.
— Эй, открой глаза! Ты меня слышишь? — Игорь приподнял ей голову и стал бинтовать шею. Теперь он понял — нож только ободрал кожу.
— Я что, жива? — удивленно спросила Маша, открывая глаза.
— Конечно. Он тебя только поцарапал, — весело сообщил Игорь.
— Где Вадим? Вы нашли его?
— Нет, — Игорь понял, что она спрашивает о втором заложнике.
— А Ахмеджанов? — Маша поднялась на ноги. — Ахмеджанова поймали?
— Смылся. Но далеко не уйдет. Слушай, как твоя нога? Это ведь я тебя подстрелил, по твоей просьбе.
Он собирался задрать штанину шортов, на которой зияла дыра от пули, и посмотреть, не задета ли нога. Но ему стало неловко, все-таки она — девчонка. Даже сквозь слой грязи на лице видно, что очень симпатичная.
— С ногой все нормально. Ты только штанину прострелил, даже кожу не задел. Пожалуйста, пойдем скорее. Вадим там, у камня. Это совсем недалеко.
«Может, он жив», — хотела сказать она, но не решилась, запнулась, будто боялась сглазить, спугнуть внезапную шальную надежду.
Дорогу Маша, конечно, не помнила, шла наугад. К поляне вышли только через полчаса. Маша сразу узнала это место и застыла как вкопанная: у камня никого не было.
— Он исчез, — прошептала она, — он лежал здесь.
— Наверное, встал и ушел, — осторожно предположил Игорь. — Его как дух вырубил? Ножом?
— Нет, головой о камень ударил.
— Ну, это пустяки. Видишь, какой здесь мох толстый. Удар смягчило, вырубился твой Вадим, а потом встал и отправился тебя искать. Оклемался он, точно оклемался. У меня был такой случай…
И
— Ну ты что? — смутился Игорь. — Эй, кончай реветь. У тебя ссадина здоровая на горле, закровит!
Плечи ее крупно и быстро вздрагивали, она опустилась в траву, уткнулась лбом в мягкий мох, которым порос камень. Слезы катились ручьем, она рыдала в голос и не могла остановиться.
Защелкало переговорное устройство.
— Пятый, Пятый! Что там у тебя? Где ты?
— У меня все нормально, — ответил Игорь. — Жива заложница, только рыдает. А второй заложник куда-то делся. Судя по всему, тоже жив. Какие указания, товарищ капитан?
— Ну какие указания? Приводи ее в чувство и дуйте к дороге. Там у штабной палатки фельдшер дежурит. Как, дойдет она сама?
— Не знаю, — пожал плечами Игорь, — попробую довести.
— Ладно, Игорек. Если чеченца увидишь, стреляй на поражение, не геройствуй. Он где-то близко бродит. И еще трое, по нашим сведениям, ушли. Так что гляди, осторожней. Все. Конец связи.
Вдали послышалось несколько коротких очередей.
— Кончай истерику! — строго сказал Игорь и поднял Машу за локти. — Вот выйдем из района боевых действий — и рыдай себе на здоровье.
Маша встала и вытерла слезы кулаками.
— Ты думаешь, если человека ударили затылком о камень, он может выжить?
— Маша, — вздохнул Игорь. — Ну если он встал и ушел, значит, выжил. Вот у меня был такой случай, еще на гражданке, в десятом классе…
— Ты, Мария Кузьмина, в рубашке родилась, — заметил военный фельдшер, разматывая бинт у Маши на шее и осматривая рану, — еще бы чуть-чуть, и задело артерию. Первый раз такое вижу, чтоб лезвие по касательной прошло, — он стал осторожно промывать рану, — да не дергайся ты, это ж фурацилин, он не щиплет. Голову выше подними. Сама-то откуда?
— Из Москвы.
— И как тебя угораздило к самому Ахмеджанову в заложницы попасть?
— Сама удивляюсь, — попыталась улыбнуться Маша, — я вообще-то отдыхать приехала.
— Хорошо небось отдохнула? — покачал головой фельдшер. — Ты при разговорах рот-то не шибко разевай. Я ж тебе бинтую, а ты мешаешь. Ну вот, порядок, — он закрепил повязку, — пару дней так походишь, а потом пусть на воздухе заживает. Зеленкой смазывай. Даже красиво будет. Рана не глубокая, чуть-чуть по коже садануло.
— Как вы думаете, шрам останется? — спросила Маша.
— Шрам! Ничего не останется, до свадьбы заживет. Шрам! — фельдшер усмехнулся. — Едва жива осталась, а из-за такой ерунды беспокоится!
— Я не беспокоюсь… Просто… Из зеленой штабной палатки послышался треск переговорного устройства.
— Ока! Ока! Я Пятый! — весело заговорило устройство. — Как слышите? Прием? Где вы там? Василич, прием!
Фельдшер взял микрофон.
— Я Ока, слышу тебя хорошо. Ты, что ли, Игорек?
— Я, Василия, я. Нашелся второй заложник! Жив-здоров, участвует в поисках. Скажи там барышне, чтоб не рыдала больше.