Проделки Джинна
Шрифт:
— У тебя есть душа, — неожиданно произнес Алексей.
— Есть, — охотно согласилась хозяйка.
— А я специалист… тьфу ты, черт! Знаток. В общем, там наверху я лечу человеческие души. «Зачем я это говорю? — вдруг подумал Зайцев. — Допустим, она поняла, что это изменит? Как раз она–то меньше всего походит на человека, которому требуется психолог.» — Другими словами, я — маг. Ну, волшебник, ведун, — неуклюже пояснил Алексей и снова ужаснулся своим словам: «Что я несу?! Волшебник! А сам лежу в этом говне и не могу себе помочь.»
— Ничего, ничего, — успокаивающе проговорила Танька и пристально посмотрела пленнику в глаза. Она не моргала, и хлипкий язычок пламени масляного светильника словно чертенок отплясывал в её больших черных зрачках какой–то ужасный первобытный танец. Зайцев
Удивительная способность кудияровцев или даже одной Таньки заставила Зайцева позаботиться об осторожности. Он решил сделать вид, что смирился с пленом и на всякий случай думать исключительно словами незнакомыми малограмотным ползунам. Размышляя над этим, Алексей часто ловил себя на мысли, что стыдится своей веры в телепатию кудияровцев. И все же Зайцев поставил себе цель — всерьез разобраться, как же он все–таки думает: образами, понятиями или словами.
Неожидано Алексей услышал громкий свистящий шепот. Кто–то возился у выхода, и Зайцев наконец повернул голову. В полумраке он разглядел те же две физиономии кудияровских то ли девок, то ли баб, которые уже появлялись здесь во время его встречи со старостой. Девки чего–то не поделили, возможно, более удобное для наблюдение место, но едва стояк зашевелился, они угомонились.
— А где Танька? — спросил Алексей и сам удивился безразличию, с которым прозвучали его слова.
— В трактир поползла, — жеманясь, ответила одна. — Исть–то небось хочешь?
— А вы, стало быть, меня охраняете? — усмехнулся Зайцев.
— Неа, — ответила другая и залилась смехом. — Смотрим.
Алексей вышел из состояния прострации так же внезапно, как и погрузился в него. Он резко поднялся, чудом избежал удара о потолок и, срываясь на фальцет, заговорил:
— Девушки, милые, добрые, помогите найти выход! Я вас по–царски отблагодарю! Вернусь, привезу вам все, что душа пожелает: платья, колготки, фу, черт! Бусы… красивые картинки… на стенку повесите. Что у вас здесь считается самым ценным… дорогим? Ну, чего вам хочется?! Все привезу!
— Правду сказывала, — не обращая внимания на посулы стояка, со смехом проговорила первая, и вдруг обе кудияровки мгновенно исчезли из проема.
— Какую правду?! — заорал Зайцев. — Кто сказывал?!
— Танька, — глухо донеслось до него из глубины тоннеля.
— А–а–а! — в отчаянии закричал Алексей и повалился на травяное ложе. Сумасшедший дом! Дикари! Уроды! Дайте только добраться до Разгульного!
Зайцев вцепился в плетеную подстилку, попробовал её разодрать, но она оказалась слишком толстой и крепкой для его пальцев. Впрочем, неудачная попытка сорвать зло на подстилке натолкнула его на мысль, что из этих сушеных стеблей может получиться прочные наколенники и налокотники. Не мешкая, Алексей достал чудом не украденный перочинный нож, раскрыл его и остервенело принялся отрезать полоску шириной в пятнадцать сантиметров. Но едва начав, он сообразил, что прямо под светильником это будет слишком заметно.
Зайцев не успел ничего сделать, как появилась Танька с миской дымящейся картошки и большим кувшином. Она подползла по–змеиному бесшумно, и Алексей едва успел спрятать нож под лежанку. Он сделал вид, что почесал ногу, затем растянулся во весь рост и заложил руки за голову.
— Я вина принесла. Хошь? — спросила Танька и поставила кувшин у стены.
— Нет–нет, — быстро ответил Зайцев. Он уже почувствовал запах кудияровской самогонки, и от воспоминания о ней его едва не стошнило. Убери эту гадость. Вино! — язвительно выдавил он из себя. — Отнеси назад. Вонять здесь ещё будет.
— Как хошь, а я выпью, — нисколько не обидевшись, сказала Танька. — А исть–то будешь?
— Исть буду, — согласился Алексей.
Зайцев уже разработал план побега, и теперь оставалось лишь дождаться следующего исчезновения хозяйки норы. Первоначально он собирался проследовать за Танькой, когда она отправится в трактир, но быстро отказался от этой идеи. Угнаться за кудияровкой с разбитыми локтями и коленями было невозможно. Тем более, что на пути им обязательно повстречались бы её соплеменники. Второй вариант был более простым, но слишком темным. Вернее, Алексей не представлял, насколько он осуществим. Подползая к сортиру, слева от себя он почувствовал слабое движение воздуха и понял, что двигаться надо туда, откуда тянет сквозняком. Далеко ли выход на поверхность или близко, Зайцев не знал. Градостроительские особенности кудияровского поселения не были ему известны. Единственной надеждой Алексея было то, что общественный сортир для лучшей вентиляции могли поместить где–то рядом с лазом.
Демонстрировать свое смирение Зайцев решил добросовестно, иначе фальшь только насторожила бы Таньку. Правда, его смущало одно обстоятельство: хозяйка могла неправильно истолковать его покорность и начать навязывать пленнику те отношения, о которых он не мог думать без ужаса и отвращения.
После скудной трапезы время снова потянулось так медленно, будто у кудияровцев его не существовало вовсе. Здесь день не сменял ночь, а ночь день. Алексей не удивился бы, если как Одиссей узнал бы, что с тех пор, как он покинул Разгульное, прошло не несколько суток, а пять–шесть лет. Минута здесь явно равнялась не шестидесяти секундам, а час — не шестидесяти минутам. Мера времени в подземелье как–будто устанавливалась самостоятельно, произвольно, и угадать, каким по продолжительности будет следующий отрезок, было невозможно. Начало его размывалось безумно тягостным ожиданием конца, конец невозможно было представить из–за бессмысленности настоящего, а настоящее казалось безграничным из–за отсутствия начала и конца. Таким образом, круг замыкался как лента Мебиуса, и единственным спасением от этой метафизической напасти было не дать пропасть ощущению бега времени, запустить внутренние часы и следить, чтобы они не остановились.
Проснувшись в очередной раз, Зайцев почувствовал, что хозяйка гладит его по животу. Он хотел было отбросить её руку, но сдержался и повторил однажды сказанное вранье:
— Там наверху у меня есть жена. Я не могу так… быстро.
— Мишка сказывал, у стояков жен не бывает, — горячо прошептала Танька, но все же руку убрала. — Сказывал, черти вы. Сверху падаете людей смущать.
— Много он знает, — ответил Алексей. — Черти разве сверху падают? Тогда уж ангелы. Бог–то ваш где обретается? Наверху.
— Нет, — неожиданно возразила Танька. — Бог в земле живет, под нами.
«Интересно, — подумал Зайцев. — А если бы судьба загнала их на деревья, где бы жил бог? Неисповедимы пути твои, господи, — внутренне усмехнулся он. — И куда ты только не помещал себя изобретательным человечьим умом.»
— А что же ты меня, черта… — Алексей хотел было сказать «домогаешься», но смягчил вопрос: — Что же ты меня приютила? Грех ведь это.
— Грех не приютить, — назидательно проговорила Танька.