Продлёнка
Шрифт:
Майя делает вид, что обижается, и уходит из кухни.
Но иногда их всё-таки слышно.
Однажды Татьяна Александровна сказала:
— Майка маленькая, но уже теперь видно: хороший человек растёт.
А мама ответила:
— Это верно. Но иногда я мучаюсь и сомневаюсь. Так ли её воспитываю? И — как надо воспитывать? Чтобы ей было легко жить? Или — чтобы была хорошей? В чем правда?
— Ну, мать, ты мудришь. Конечно, чтобы была хорошей.
Мама там, в кухне, молчит, звенит ложечкой о чашку. Думает. Майя
— Да? — Мама не соглашается с тётей Таней. — Да? Ты уверена? Она вырастет благородной, и любой наглец сядет на её благородную шею.
— Вот оно что! Ты боишься наглецов? Дрожишь за Майкину шею? Ну, тогда воспитай из неё гадюку. Или крокодила. Или мелкое насекомое. Пусть пьёт чужую кровь, как комар или клоп. Нравится?
Мама не засмеялась, хотя Майке показалось очень смешно: человек-клоп. Или комар. Пристроился и питается, попробуй шлёпни.
— Нравится? — повторила вопрос Татьяна Александровна.
Мама ответила серьёзно:
— Нет, Таня, не нравится. Не хочу, чтобы росла злой, например. Не терплю злых. Или — наглой. Не терплю наглых. Но иногда, иногда, Таня, вдруг подумаю: наглым-то жить легче. А деликатным, совестливым — труднее. Разве не так?
Майка тихо сидит в комнате. Интересный разговор. Майка никогда об этом не думала: кому жить легче, хорошим или плохим. А они, взрослые, думают, обсуждают. Значит, им тоже не всё ясно в этой жизни — взрослым?
Теперь там, в кухне, задумалась Татьяна Александровна. Потом говорит:
— Долей, Алла, кипятку. Слишком крепкий чай, не усну.
Они опять помолчали. Майя тихонько сползла с кресла и села на коврик, поближе к двери. Очень, очень интересный разговор. Каким надо быть — получше или похуже. Татьяна Александровна знает, она очень умная, мама так считает. Вот сейчас она скажет.
— И всё-таки, Аллочка, хороший человек живёт лучше. Лучше он живёт — это абсолютная истина. Во все времена так было и будет. Понимаешь, злого, подлого, нахального, эгоистичного — его же никто не любит, не уважает. С ним никто не дружит. Хорошо ему?
Майя вдруг с горечью подумала: «Меня тоже никто не любит. Мама — не в счёт. А в классе — никто. И на продлёнке — никто». Перед ней возникло на мгновение гордое лицо, крепкие скулы, прозрачные светло-серые глаза. Смелый прекрасный человек. Его-то каждый полюбит, такого. Каждая дурочка. Вон он какой хороший и честный. Она ему совсем не нужна. Значит, она, Майя Башмакова, плохая? Нет, она всё-таки хорошая. Скорее всего. Просто он этого не знает, он не пригляделся к ней, вот в чём дело.
— Эгоист не знает дружбы, — уверенно повторила Татьяна Александровна. — Разве можно прожить без друзей?
— А ему и не надо, — с горечью возразила мама, — чихал он на дружбу. Вон у Виктора не было ни одного друга, представляешь — ни одного. Я в ужас приходила, а он смеялся. И легко без друзей обходился.
Майка затаила дыхание. Об отце мама говорит очень редко и только с тётей Таней. А с Майкой — нет. Майке так хотелось, чтобы он был хорошим человеком. Ладно, пусть живёт отдельно, пусть не приходит никогда, раз не хочет. Но пусть его дочь, Майя Башмакова, имеет право считать, что он, её отец, Виктор Александрович Башмаков, — очень хороший человек. Можно так считать? Кому от этого хуже?
Оказалось, что считать отца хорошим трудно. Не получается.
— Твой Виктор был законченный эгоист. И хам к тому же. Он любил одного-единственного человека во всём мире…
Майка напряжённо слушала. Конечно, одного-то человека он, безусловно, любил — её, Майю, свою единственную дочь.
Татьяна Александровна закончила фразу:
— Одного человека в мире — самого себя, Виктора Башмакова.
— Это правда, — вздохнула мама. И Майка вздохнула тихонько.
— Потому и остался один, а как же? Друзей у него никогда не было и никогда не будет. Ручаюсь.
Как тётя Таня чётко говорит. А Майке грустно-грустно. Что же ты, отец, такой несуразный-то?
— Пойми, Таня, он-то доволен. Ему люди не нужны, — настаивала мама.
Зачем она настаивает? Только себя растравляет. И Майку.
— А нам нужны! Хорошие люди не могут жить без хороших людей, — твёрдо и весело закончила спор Татьяна Александровна, — Иди сюда, Майка. Чего ты подслушиваешь?
— Я не подслушиваю. Я сапоги мою. — Она пошла в ванную и стала мыть сапоги.
— Повезло мне, — сказала мама, стараясь быть весёлой. — Дочь аккуратная, подруга умная. Майка, ты каких людей любишь? Можешь сказать?
Майя вышла в кухню. Кипит на плите чайник, мама и Татьяна Александровна раскраснелись, то ли от чая, то ли от спора.
— Смелых, — ответила Майя, не особенно задумываясь. — Смелых и весёлых.
— Легкомысленная ты у меня, — обняла её мама. — А ведь права дочь. Смелых и весёлых. — Мама протянула Майке на ладони золотистое яблоко. — Умница ты, Майка. Чтобы не боялись ничего — ни бед, ни плохого в людях. И весёлых — чтобы не скулили, если им трудно. Смелые и весёлые. Вот и расти смелой и весёлой. Договорились?
Мамины глаза смотрят серьёзно. Как будто можно вот так взять и обо всём договориться раз и навсегда. Хорошо бы.
— Договорились? — с надеждой спрашивает мама.
— Постараюсь, — честно ответила Майя.
…Сегодня Майка спешит домой, мама уже пришла из редакции, в кухне зажжён свет, блестит пластмассовый красный стол, а на занавесках красные цветы. Специально так подобрано. А может быть, у них в гостях как раз сегодня сидит Татьяна Александровна? Это было бы просто замечательно.