Проект Дэт-рок
Шрифт:
Через пять минут физическая оболочка термиса превратилась в салат из розоватого месива, ошпаренных радиацией полусгнивших костей и лохмотьев прожженной одежды.
(отрывок из книги «Спаун и Героймен: на Заре Правосудия»)
Не обвиняя в произошедшем Макдауэла, только мерзавца Соколова, Родригес распорядился, чтобы над ОСЬЮ Дэт-рока немного “поколдовали” - поставили антивирусное программное обеспечение, выявили уязвимость и “запаяли”. Разработчики из Trask Industries, для которых не существовало ничего
С живыми бойцами обстояло все гораздо сложнее, ведь их невозможно починить, как того же Макдауэла. Но если Пиранделло, не унывавшего итальянца, эксперта по дальней стрельбе из винтовки, небезнадежного механика, еще могли похоронить, как подобает, то… в деле с Рубертсом, чьи ошметки представляли угрозу для людей ввиду их заражения, цивильный обряд погребения пришлось отменить. То, что осталось от индейца, сожгли в ближайшем населенном пункте, а штаб трижды продезинфицировали.
Сафарова держала Парошина за руку. Они вместе смотрели, как уносят тела их камрадов, вместе переживали за будущее команды, за Тейлора…
Ханк, которому в принципе фиолетово на потери средь ОПБ, и которому еще фиолетовей на то, что станется с их группой в дальнейшем, притворялся как мог, выказывал сочувствие жестами, частым подмигиванием…
В Родригесе взыграло чувство самопрезрения. Снова вырисовывался шаблон, хорошо знакомый по прошлым временам: похожие ощущения угнетали каждый раз, когда кто-то гибнул из его состава, а сегодня человек погиб, спася его жизнь ценой собственной. И это определенно что-то да значило…
Безынициативные Роберто и Дурсль, взявшие в привычку отмалчиваться, никуда не влезая, когда происходило что-то чрезвычайно трагичное, тоже весьма помрачнели. Еще недавно бойцы общались с погибшими, делились с ними впечатлениями, оставшимися после удачной миссии в Кувейте, и потому парням было нелегко представить, что теперь эти люди больше не встанут. Пиранделло и Рубертс, безусловно, останутся в памяти всех, кто их знал… и будут вспоминаться, в первую очередь, как друзья, а уж потом, во вторую, как члены правительственного спецподразделения.
Через пять часов после прибытия бригады программистов, включающей десять человек.
Альбина, у которой на языке вертелись десятки соболезнований, припасенные для премного уважаемого шефа, наблюдала сквозь стекло, как профессионалы возятся с поврежденным Дэт-роком, тестируют, проводят глубокий анализ работоспособности микросхем и модулей, делают повторную проверку на наличие шпионского ПО.
– Ты в порядке? – спросил у подруги Владимир, потративший полдня на разбор первопричин, приведших к смерти его сослуживцев. Из-за отсутствия настроения начальник был непробиваем, и долго ленился выкладывать русскому, “почему, где и как”.
Полу подлатали устройство, осуществляющее комплекс мер по установке дистанционного энергоснабжения и наложили несколько швов.
–
– Ничего! – сдвинул брови Парошин, и с сожалением выпустил воздух из легких, - Просто трудный денек. Возвращение умершего солдата в строй оказалось не лучшей идеей…
Изменившись в лице почти до неузнаваемости, блондинка раздраженно вспылила:
– Хорош бегать вокруг да около! Говори, что тебе нужно?
– Вы с Тейлором просчитались, недооценив Соколова. Видимо, забыли, что чуть не сделал с миром Технэк! – и ее дружок тоже стал вести себя немного поразвязнее, - Неужели после всего случившегося дерьма ты продолжишь отрицать недальновидность руководства?
Не имея ни сил, ни желания убеждать любовника в чьей-то
компетентности, агентша резко развернулась и с напыщенным видом направилась в другую комнату за недостающим спокойствием.
– Альб, куда ты направилась? Ну, же вернись, и давай все обсудим! Мы уже не маленькие, чтобы сбегать от проблем! Уверена, что не хочешь вернуться к прежней жизни?
– Полностью! – сказала она, не прекратив идти.
– Таким поведением ты просто доведешь до того, что я перестану вообще к тебе подходить! Что с тобой случилось после Чернобыля? Ты сама не своя…
Затронув тему, наиболее болезненную для госпожи Сафаровой, ОПБ-шник нарвался на откровенный диалог о самом щепетильном:
– Мне приходилось вытворять ужасные вещи из-за нужды поддерживать прикрытие! Я находилась там так долго, целых три года, казавшихся вечностью, и едва не пристрастилась к садизму. Поступки, за которые мне жутко стыдно, удерживают меня здесь! – барышня говорила громко, не стесняясь показывать эмоции перед старым знакомым. Но и Парошин не был тихоней, порой перекрикивая:
– Честное слово, от твоих попыток усидеть на двух стульях хочется прыгнуть в ущелье! Выбери позицию, кто ты – мужик в теле женщины, кем так рвешься казаться, или милая и невинная овечка, которую заставили примерить волчью шкуру, чтобы она не стала десертом настоящих волков!
Но когда один человек кричит, другой стихает, как в случае с Альбиной, принявшей решение пожалеть свою глотку, а не надрываться:
– Насчет прыжка ты преувеличиваешь, и это, знаешь ли, подло…
Покуда заведенный Владимир продолжает гнуть линию по всем позициям и, кажется, не собирается стихать:
– Так ты никогда не спорила с собой! Ты думаешь ровно так, как тебе хочется, делаешь выбор в соответствии со своими далеко не идеальными взглядами на семейную жизнь, то есть, полностью исключаешь вариант ухода, обременяешься какими-то притянутыми клятвами, наверное, чтобы выглядеть бедной монашкой, но не прекращаешь ныть за три года в хохлацкой глуши! Обалденно… - на попытку вдолбить ей свою правду он потратил больше десяти минут, - И ладно бы это была бы только твоя жизнь, но ты и меня за собой тащишь, раскидываясь полунамеками, что когда-нибудь, возможно, вскоре тебе разонравится рисковать своей задницей на службе у Родригеса!