Шрифт:
— Ven-ce-re-mos! Ven-ce-re-mos! Ven-ce-re-mos! — вдруг во всё горло заорал Пашка, размахивая чёрно-красным полотнищем, и стоявший рядом с ним Иван вздрогнул от неожиданности.
От Пашки, как от камешка, брошенного в воду, этот клич — "Мы победим!" — кругами разошёлся по толпе, заполнившей всю площадь перед мавзолеем Че.
Скандировали искренне, в унисон, с напором и надрывом. Уже не обращали внимание на прячущиеся в низине, за бетоном мемориального комплекса, танки и на вооружённых "калашами" солдат у подножия монумента.
Заряженная речью бодрого молодого команданте в военной форме, с
Пашка, от рождения смуглый и черноволосый, одетый, как все вокруг, в черно-красные цвета, совсем не выделялся в толпе. Потому когда он проскандировал новый клич, казалось, что его породил не какой-то отдельный человек, а сам собравшийся на холме Санта Клары народ.
— Viva la libertad!
Свобода! Толпа всколыхнулась, выбросила вверх сотни рук, сжатых в кулаки.
— Viva Cuba! — снова выкрикнул Пашка.
— Vi-va Cu-ba! — загромыхала площадь в ответ, подхватывая новый клич. Тот разлетался над толпой, поднимался над головой бронзового Че Гевары в ослепительно синее небо и стекал, затихая, с холма, возвышающегося над дымящейся после недавних боёв Санта Кларой.
Выждав немного, Пашка огляделся по сторонам. Собравшиеся на площади люди совершенно опьянели от чувства единения с толпой и от ощущения, что это они сейчас решают судьбу страны. "Пора", решил он и, набрав побольше воздуха в грудь, закричал:
— Viva Carlos!
— Vi-va Car-los! Vi-va Car-los! — охотно отозвалась толпа.
Команданте Карлос Ревуэльта, стоявший на наспех собранной трибуне у вечного огня, под памятником последнему романтику революции, едва заметно улыбнулся.
Не переставая размахивать чёрно-красным полотнищем, Пашка покосился на Ивана и довольно подмигнул.
Иван отвёл взгляд.
В том, что здесь сейчас происходило, было что-то неправильное. Он не раз видел своих коллег в действии и не мог не признать, что его бывший однокашник работал умело. Но, как бы ни были эффективны его методы, Пашке чего-то недоставало. Чего-то едва заметного, того, что невозможно выразить словами. Того, что, по идее, должно было отличать и Пашку, и Ивана, и всех их коллег от опытных пиарщиков, умелых агитаторов и харизматичных ораторов. Того, что должно было делать их теми, кем они были — профессиональными патриотами.
— Ну, что скажешь? — довольно поинтересовался Пашка позже, когда они устроились с банками прохладного пива в руках на лавочке в парке Мартирес.
Иван задумчиво водил ладонью по ёжику коротких светлых волос на затылке и не торопился с ответом.
Пашка истолковал его молчание неправильно.
— А что? Ну, риск, конечно, есть. И есть небольшой шанс ненароком под обстрел попасть, если эти американские кубаносы начнут очередную атаку. Правда, Карлос их, кажется, хорошо прижал, так что, думаю, вся эта войнушка скоро пойдёт на спад. Зато какие деньги, Ваня! И какой почёт! И работы — непочатый край. Они ведь и знать не знали, что можно сделать с помощью профессиональных патриотов!
Не знали. Но быстро сообразили, что
Пашка подписал контракт около года назад. Иван приехал совсем недавно, по "программе соблазнения", как её называли в шутку. Профессиональных патриотов из России приглашали просто погостить, без обязательств, и на месте устраивали им "сладкую жизнь", надеясь, что здешние прелести таки соблазнят гостя, и тот решит остаться и принять контракт.
Молчание затягивалось, и, не зная, что сказать, Иван пожал плечами.
И снова Пашка не так его понял. Но на этот раз отбросил добродушный тон, нахмурился и посерьёзнел, в глазах загорелся циничный огонёк.
— А чего ты хотел? Иди вон на курсы переквалификации, кто тебе мешает. Ну а не хочешь… Сам понимаешь, если работать по профессии, то выбор у нас невелик. Чем ещё может заняться профессиональный патриот? Это если ты на менеджера учился, то можешь быть кем угодно и где угодно. А нас создало государство — под заказ, для себя. Чтобы, прикрываясь нами от народа, скармливать ему любое решение. Типа, если рядом с государственным чиновником стоит патриот и одобряет, значит, всё в порядке, всё нормально, патриот ведь не позволит принять решение во вред народу. Вот и вся твоя роль, всё применение, другого просто нет.
Иван поморщился. Неприкрытая правда, сказанная вслух, отчего-то становилась ещё уродливее. И очень отличалась от тех пафосных, высокопарных лекций, которые читали им, ещё студентам, на патриотическом факультете.
Пашка заметил гримасу приятеля и усмехнулся с некоторым оттенком жалости. Просто поразительно, что десять лет спустя после выпуска Иван так не смирился с реальностью!
— Нам надо было лучше думать, когда профессию выбирали, — подвёл он итог и шумно отхлебнул пива. — Надо было соображать, что она — не самая универсальная… мягко говоря. Только мы ведь были молодые, наивные и глупые, мы не думали. Точнее, не о том думали.
Иван поднял банку с пивом и отсалютовал в знак согласия:
— Да, не о том.
Думали о славе и о почёте. О престиже. О героизме. И ещё немного — о хорошей зарплате.
Дураки, в общем, были.
Иван пошёл на патриотический факультет потому, что, как и все остальные абитуриенты, был вдохновлён героическими историями недавнего прошлого. По причине малолетства он сам не успел поучаствовать в великих переменах, свершившихся в стране. Но Иван вырос на рассказах о подвигах дедов и отцов и отчаянно хотел хотя бы прикоснуться к их славе, получить хотя бы малую надежду на то, что и на его век достанет подвигов. Потому и пошёл на патриотический.