Профессия – первая леди
Шрифт:
– Не оставляйте меня одного! – взмолился я.
В обществе тети Фимы я чувствовал себя уверенно. Я знал, что никто не причинит мне вреда, если в квартире находится монументальная писательница.
– Я быстро, – сказала, натягивая пальто, тетя Фима. – И заодно разузнаю, что там происходит!
Она оставила меня одного. Я никогда не боялся темноты или чего-то подобного, но тишина пустой квартиры пугала меня. Все казалось, что в дверном проеме появится безжалостный убийца с пистолетом в руках – а я сижу в женском халате с тяжеленным котом на коленях!
Тетя Фима вернулась через
– Твоего дружка увезли в больницу, он жив. Убийцы, конечно же, и след простыл. Дядя Браня велел нам никого к себе не впускать, он уже на пути из Перелыгина в Экарест.
– Тетя Фима… То есть Серафима Ильинична, – моментально поправился я под грозным взглядом писательницы, – но, скажите на милость, какое ко всему этому имеете вы отношение? Кажется, вы тоже должны поведать мне кое-что…
Тетя Фима хмыкнула:
– Вы посмотрите, и с каких это пор яйца учат курицу? Дусик, дорогой мой, я сама знаю, что мне делать!
Смягчившись, она заметила:
– Ну ладно, ты прав. Дело в том, что до встречи с тобой я была уверена – труп Драги Ковтун обнаружен мной! Так что слушай!
И тетя Фима поведала мне историю о трупе в колодце у себя на даче – трупе, который оказался останками сестры супруги президента Бунича, о визите таинственного ночного гостя, укравшего у нее набор серебряных ножей и вилок, об убийствах перед портретами, о странной судьбе Стефана д’Орнэ, о клеенке в доме старого писателя Подтягича и о том, как КГБ установил «жучки» в ее доме.
– Как ты понимаешь, в такой ситуации я не могла оставаться в Перелыгине, – заключила тетя Фима. – Теперь я убеждаюсь, что дядя Браня был прав.
В словах о дяде Бране, генерале КГБ в отставке, родном отце нынешнего директора КГБ и старом друге ГГБ, я уловил нотки затаенной нежности и бабьей тоски. Глаза тети Фимы затуманились, она улыбнулась. Да вы только посмотрите – Фима влюбилась! Наверное, и сама еще не поняла этого, но мне ли не знать!
– Тебе надо переодеться во что-то более приличное, – сказала тетя Фима. – Браниполку Иннокентьевичу не понравится, если он застанет в квартире полуголого молодого человека. Поднимись в комнату для гостей, жить будешь там! Кажется, где-то в шкафу есть баул с одеждой Вероникиного экс-мужа!
Я поднялся на второй этаж, распахнул шкаф и обнаружил в углу мятые мужские кальсоны и шерстяной тренировочный костюм. И тетя Фима хочет, чтобы я это надел? Я скинул свое исподнее и попробовал натянуть кальсоны. Нет, они мне безнадежно малы!
Дверь в комнату распахнулась, возникла тетя Фима, в руках у нее была кипа одежды.
– Я вот еще нашла кое-что. О, милль пардон, пардон, экскузе муа, сорри!
Я лукаво улыбнулся – мне не раз приходилось оказываться перед дамами в обнаженном виде. Тетя Фима вцепилась в одежду, которую принесла мне, и, несмотря на ее бурные извинения, я заметил, что она с интересом изучает мое практически совершенное и абсолютно нагое тело. С груди ее взгляд перебирался все ниже и ниже. Я расслабился и принял картинную позу. Мне хотелось доставить тете Фиме эстетическое удовольствие.
– Ого, я предположить не могла, что у тебя, Дусик, такой большой…
– Серафима Ильинична! – шокированно воскликнул я.
Чего-чего, но такого от интеллектуальной писательницы, лауреата Тукеровской премии, ведущей рейтинговой программы, преподавательницы герцословацкой литературы и литературного творчества в американском университете, я не ожидал. Хотя не буду врать – вообще-то именно на такую реакцию я и рассчитывал.
– …размер! – завершила фразу тетя Фима и, не моргнув глазом, продолжила: – Я отыскала в кладовке одежду, но она тебе не подойдет. Ты у нас Геркулес и Аполлон в одном флаконе. А супруг Вероники был невзрачный и тощий. Куда ему до такого Давида, как ты!
Тетя Фима ретировалась, но на пороге все же обернулась и, послав мне саркастический взгляд, сказала:
– Дусик, крошка, а тебе не холодно? Приходи пить чай, я тебя жду!
Мне пришлось снова натянуть нижнее белье и завернуться в халат. Я спустился в столовую – тетя Фима была хлебосольной хозяйкой.
– Вообще-то я хотела устроить завтра романтический ужин, – сказала она, вылавливая из банки оливки, – только двое приглашенных, дядя Браня и я, но в связи с непредвиденными событиями мне придется об этом забыть. Ужин придется перенести на неопределенный срок.
Я с жадностью набросился на еду. Бегство от киллера лишило меня сил. Я урчал за столом, Василиск – под столом, тетя Фима курила и смотрела на нас.
– Значит, так, – потушив сигарету решительным жестом, сказала она. – Я понимаю, что смерть президентской свояченицы, которая произошла чуть ли не четверть века назад, убийства трех человек перед картинами кисти Стефана д’Орнэ и твоя эпопея с киллером-прибалтом каким-то образом между собой связаны. И, хоть убей, не понимаю каким! Я могу предположить, что кто-то на самом верху не хочет, чтобы широкой публике стало известно об обнаружении чемодана с телом Татианы Шепель. Но к чему остальные убийства? КГБ – организация не самая сентиментальная, однако они не будут натравливать на таких сладких мальчиков, как ты, Дусик, наемных убийц и ликвидировать одного за другим представителей столичного бомонда. Так кому мы наступили на хвост?
– Серафима Ильинична, – сказал я жалобно, – пощадите мой изнеженный мозг! Я напрочь лишен логического мышления, мне хочется одного – чтобы этот киллер оставил меня в покое! А все выглядит так, как будто он все еще жаждет моей крови!
Тетя Фима зажгла новую сигарету, тряхнула головой и заметила:
– Все вы, мужчины, сразу паникуете, если речь заходит о вашей бесценной жизни. Грязную и тяжелую работу оставляете нам, женщинам. Эгоисты вы все и трусы! И мозгами шевелить не желаете! Хотя как можно шевелить тем, что напрочь атрофировалось в процессе эволюции!
Я подумал, что, окажись тетя Фима в моих руках, она бы очень быстро переменила свое мнение относительно представителей сильной половины человечества. Наверняка ей до сих пор попадались не самые лучшие экземпляры. За десять лет своей психотерапевтической деятельности с внедрением на практике «Камасутры» я убедился в том, что в стране нашей очень много умных, но отчего-то несчастных женщин. Прямо закономерность какая-то: чем умнее, тем несчастнее в личной жизни. И тетя Фима входила в число таковых.