Программист
Шрифт:
Похоже на старческий маразм. И это в тридцать-то лет. Вот что значит ночная смена. Каждый, кто выглядит спокойным и меньше утомленным, вызывает какой-то привкус раздражения.
Впрочем, внешне я абсолютно спокоен. Отладка моей программы движется вперед, но очень медленно. Опять какие-то непонятные остановы. Надо идти в телетайпную и перебивать информацию. Иначе не выяснишь, отчего идет такая мура. А выяснять надо. Надо, чтобы программа как можно быстрее была отлажена. Надо как можно быстрее получить контрольные распечатки и показать начальнику отдела. А надо ли?
Иван Сергеевич Постников
Увидев меня, он вместо приветствия, как бы продолжая обстоятельную н неторопливую речь, произносит:
— Открытие, Гена, — это автограф природы ученому.
К Ивану Сергеевичу я отношусь примерно так же, как к Сереже Акимову, хотя это и совсем разные люди. Иван Сергеевич понимает, как я к нему отношусь, и не имеет ничего против. У нас с Иваном Сергеевичем, можно сказать, просто роман взаимопонимания. Роман, который развивается ровно, без сцен и без выяснения отношений. Работать я под началом Постникова не работал, не доводилось, но поговорить с ним — одно удовольствие. Приятно, и никаких побочных эффектов. Как бокал шампанского. Иван Сергеевич дожидается реакции на свое вступление. И я реагирую:
— Иван Сергеевич, — говорю я, — это что-то слишком красивое. Так ведь можно сказать, что квартальная премия — это автограф бухгалтерии ученому.
— Не надо, Геннадий Александрович. Не кажитесь циничнее, чем вы есть. Меня вам все равно не провести;
— Не циничен я, Иван Сергеевич. Но меркантилен. И то в меру.
— Каждый меркантилен в меру своей циничности.
Ну вот и поговорили. Иногда наши разговоры скоропостижно увядают, не успев и расцвести как следует. Как, например, сейчас.
Иван Сергеевич достал из жилета массивные часы-луковнцу (хотя прямо перед нами большие настенные висят), внимательно их разглядел и, кивнув мне, пошел в свой кабинет. Кабинет у него появился недавно. И похоже, ненадолго. Скоро, глядишь, снова придет в нашу комнату и займет свой массивный стол у окна. Не такая он большая и птица, Постников Иван Сергеевич. Небольшая — в масштабах всей фирмы, конечно. Он начальник восемнадцатого отдела. Но отдел какой-то несерьезный. В нем всего-то три-четыре человека. И чем они занимаются — неясно. А когда неясно, чем люди занимаются, то скорей всего ничем. Чего-то они координируют, но что с чем и кого с кем — непонятно. Почему-то называют себя КВЦ — кустовой вычислительный центр, но что они там вычисляют? Ведь у Постникова нет ни машины, ни программистов. Похоже, что его отдел задуман как КВЦ. Но чья-то эта задумка так и осталась на стадии названия. А теперь, вероятно, от нее не отказываются (не отпираются, так сказать, на словах) просто ради того, чтобы у Ивана Сергеевича был свой отдел. Переведешь его на должность начальника лаборатории — обидится. Да и рубликов на пятьдесят в месяц платить ему придется поменьше.
А в прошлом Иван Сергеевич действительно был ученым. Небольшим, но зато настоящим. В конце сороковых годов входил в группу оптиков, которым присудили Государственную премию. Но с того времени много воды утекло. Давно ушел Постников из оптики и захирел, пропал как мужик. Потому что какой же это мужик — без настоящей работы? А он не работал уже давно — лет десять-двенадцать. Благо при современном обилии новых звучных направлений этого совершенно невозможно заметить. Да никто, наверное, особо и не пытался.
То возглавлял Иван Сергеевич лабораторию НОТ, то прогнозировал научные разработки (разработки чего? и где те прогнозы?), то выяснял, что такое система управления вообще. В нашей фирме, насколько я понимаю, держат его для придания нам интеллектуального лоска. Ну что ж, такая махина, как наше предприятие, может, наверное, себе это позволить?
Тем более что Постников действительно полезен. Входит в редколлегию наших внутренних изданий, активно участвует во всех ученых советах, помогает в организации конференций, совещаний и т. п.
Да, ну а кабинет-то все-таки не его. После очередной реорганизации лишились мы главного инженера, он-то ц сидел в этом кабинете. Ну, свято место пусто не бывает. Так что, думаю, самое большое через месяц займет Иван Сергеевич свое место у окна в нашем кубе со стеклянными стенами.
Займет, чтобы снова давать всем самые неожиданные справки, рассказывать смешные истории из жизни профессоров и академиков, поигрывать громыхающими теоретическими словесами. Ибо, в сущности, хороший человек Иван Сергеевич, неглупый, начитанный, демократичный, душа общества почти. Вот не работает только, жаль. А впрочем, что же жалеть, если ему самому не жалко? Может, он весь выложился на своей оптике. Не верится что-то, но… вполне вероятно. Да и то сказать, денежки ему платят неплохие, жена молодая, что ж — можно лекциями да брошюрами позабавиться. Пахать целину — занятие, конечно, не из самых элегантных.
Хочешь быть элегантным, приспусти пар и иди на двух третях своей мощности. Можно даже на одной трети. В общем, как говорят японцы, главное — не потеть.
Коридор опустел. Несколько минут никто не мог придумать темы для разговора, и перекур закончился сам собой.
Я спускаюсь в проходную и звоню жене Сережи Акимова.
— Алла? Приветствую тебя. Это Гена. Вот именно, Александрович. Он самый. Слушай, Сережа сейчас па машине, отойти не может. Он просил передать, что сегодня опять в ночь выходит. Смотри телек и звони на машину. Да, добавочный 2-40. Всего.
Я показываю пропуск охране и выхожу на улицу.
До следующего выхода на машину около трех часов, Я уже подготовил все, что мне нужно. Поэтому оставшееся время решаю использовать для созерцания и пере-кусона. Чтобы не ограничивать поле созерцания узким переулком, надо пройти до угла и свернуть мимо булочной налево. Через квартал — небольшой парк, а на его противоположном выходе — пельменная.
Я вхожу в парк и подымаю воротник плаща. Эта операция помогает мало, мерзнет-то ведь спина. Не понимаю, чего я таскаю этот плащ, когда все уже с полмесяца перешли на демисезонное.