Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара
Шрифт:
Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы спать. Когда же я наконец забылся, меня захватили сны о сэре Джоне Муре и его отстающих солдатах, о Суэро де Киньонесе, удерживавшем мост у Вегельины, и о двух старушках в черном, ползущих на коленях. Я проснулся чуть позже пяти и выглянул в окно. Леон выглядел молчаливым и сонным.
Большое кафе на пласе было закрыто, но все еще светилось, стулья уносили внутрь и ставили вверх ногами на столы. Я посмотрел налево и увидел незабываемое зрелище. Башни Леонского кафедрального собора поднимались на фоне ночного неба, которое только начинало бледнеть, а над ними сияли Венера, Юпитер и один из гигантов — наверное, Альдебаран, — все в ряд, словно три огромных фонаря рассвета.
По легенде, Господь однажды созвал святых покровителей Европы и предложил пожаловать любые добродетели, какие они только пожелают для своих стран. Святой Иаков попросил, чтобы испанцы обладали большим умом и красотой, чем любой другой народ в мире, и Бог выполнил его
Тем не менее Испания может похвастаться большим количеством столиц, чем любая другая страна Европы: Овьедо, Леон, Бургос, Толедо, Севилья и Вальядолид все в разное время были резиденцией двора и правительства. Это придает испанской истории ощущение движения и атмосферу военной кампании, словно штаб армии перемещался во время наступления — впрочем, примерно так и происходило. Королевское достоинство Леона появляется в истории довольно рано — когда христианские королевства почувствовали себя достаточно сильными, чтобы спуститься с гор и немного продвинуться на юг. Увы! Жестокий аль-Мансур, разрушивший Сантьяго, превратил Леон в руины, и его муэдзины сзывали мавров на молитву с минаретов, сложенных из трупов. Но с живучестью римского легионерского лагеря — название «Леон» есть память о Legio Septima [144] — старый город поднялся из пепла и снова храбро стал столицей. Это произошло в 1001 году — в то время, когда в Англии Этельред Неразумный планировал резню данов.
144
В 70-х гг. н. э. город Леон был основан как военный лагерь римского Седьмого легиона «Близнец» (Legio Septima Gemina), где он был расквартирован вплоть до позднего периода Империи. В 540 г. Леон был захвачен королем вестготов Леовигильдом, а в 717 г. — маврами. Однако в ходе Реконкисты его освободили одним из первых, и в 742 г. он стал частью королевства Астурия, а в 913 г. — столицей нового независимого королевства Леон.
Я нашел город неинтересным и бесформенным, за исключением нескольких зданий. Величие Леона, как и Овьедо, осталось в прошлом, слишком отдаленном, чтобы сохранилось много видимых следов; и, в отличие от Бургоса, он не поражает мгновенно взор и разум. Пятиминутная прогулка от отеля привела меня к кафедральному собору, где я повосхищался богато украшенными резьбой западными дверями с изображением последствий Трубного гласа, каковые наверняка волновали многих средневековых крестьян. Ангелы и бесы энергично снуют среди могил, отделяя хороших людей от плохих. Праведники стоят слева, красиво наряженные и явно довольные собой, а мальчик играет им на переносном органе. Неспасшихся грешников, совершенно обнаженных, вытаскивают из могил бесы и либо кланяются им, как важным персонам, либо швыряют ненасытным демонам, которые, не в силах ждать, пожирают бедняг с головы. Замечательна центральная композиция — молодой мужчина монаршего облика грациозно, словно в этом не может быть сомнений, идет к спасшимся, но ангел останавливает его с любезным и почтительным видом свадебного шафера, явно говоря: «Пожалуйста, сэр, пройдите на другую сторону».
Я вошел через западные двери — во Францию! Леонский собор — один из величайших сюрпризов Испании. Я оказался в оранжерее средневековых витражей, чьи архитекторы старались использовать как можно меньше камня, чтобы оставить как можно больше места для стекла. После темных соборов Испании эффект ошеломительный. Повсюду огромные окна, так что посетитель застывает, пораженный разнообразием и яркостью цветов. Здесь собраны все чудесные краски настоящего старинного церковного стекла: кобальтовая синева, медная зелень, марганцевый пурпур, оттенки желтого и великолепный рубиновый красный и красно-коричневый. Я был совершенно зачарован этим сияющим величием красоты и дивился, как вышло, что Леон решил построить собор, столь непохожий на что-либо в Испании — церковь, которая вместо того, чтобы изгонять свет, как большинство испанских церквей, приглашает его внутрь. Как архитекторы, которые воспитывались в традициях Сен-Дени, Шартра и Реймса, должно быть, ждали мгновения, когда смогут увидеть игру яркого испанского солнца на стекле! Когда я был в соборе, как раз светило солнце, разливая мозаику цвета по всему храму. Можно было протянуть руку и смотреть, как пальцы окрашиваются в пурпурный, желтый и красный. Это самая радостная и нарядная церковь в Испании — и, в своем роде, самая красивая. Там словно все время играет музыка. В соборе есть чудесные вещи: старинные гробницы, скульптуры и так далее, но я мог смотреть только на сказочные цветные стекла.
Я подумал, как нередко думал в Испании, что одной из главных функций средневековой церкви было наставлять неграмотных и давать им картины, которые они смогут понять, чтобы они восприняли историю евангелий и легенды о святых — романы средневекового мира. Можно ли представить лучшую книжку с картинками, чем эта церковь, чьи иллюстрации озарены
Выходя наружу, я снова рассмотрел Страшный суд и заметил, что злых еще и варили, а не только пожирали живьем. Вийон представлял сцену вроде этой, когда вложил в уста своей матери этот трогательный стишок, который начинается так:
Нища я, дряхла, старостью согбенна, Неграмотна и, лишь когда идет Обедня в церкви с росписью настенной, Смотрю на рай, что свет струит с высот, И ад, где сонмы грешных пламя жжет. Рай созерцать мне сладко, ад — постыло… [145]Еще я видел в Леоне участок римской стены, протянувшийся вдаль так же смело, как в Луго. Мне показали склеп святого Исидора, покрытый византийскими фресками, где первые короли и королевы Леона спят в своих могилах — безымянных, поскольку здесь побывали французы Наполеона. А на алтаре этой же церкви я увидел серебряную урну, содержащую мощи великого и мудрого святого Исидора Севильского, выкопанные с разрешения мусульманского короля аль-Мутамида, который, произнеся подобающую прощальную речь, отослал их на христианский север.
145
Баллада Богородице. Перевод Ю. Корнеева.
Дорога в Вальядолид тянулась под солнцем по равнине цвета хаки. Пропали зеленые холмы Галисии, хрустальные ручьи, бегущие с гор, темные и глубокие реки. Зной царил над безводным ландшафтом. Речушки едва струились среди камней под величественными мостами. На границе неба деревни — цвета пыли, как и сама равнина — виднелись четко и резко в собственных тенях.
Дон Хесус, к которому у меня было письмо, оказался одним из тех фантастически занятых испанцев с дюжиной работ, готовых бросить их немедленно, словно время не имело никакого значения. Весь день мы пробродили по Вальядолиду, который я нашел очаровательным, но довольно хаотичным городом — чарующим больше своим прошлым, чем настоящим. Мы видели здание, где сочетались браком Фердинанд и Изабелла, где родился Филипп II, музей полихромной скульптуры и громоздкий незаконченный собор, в ризнице которого я обнаружил пару старинных лондонских часов: одни работы Дэвида Сэмюела с улицы Гудменс-Филдс, а вторые — «Хиггса и Диего Эванса» со Свитингс-элли. Было уже девять часов, почти время ужина. Улицы были заполнены людьми, а воздух казался почти таким же горячим и неподвижным, как в Мадриде. Два цветных фонтана поднимали струи в ночь; медленно фланируя вместе с paseo, мы торжественно приподнимали шляпы каждые два-три ярда перед друзьями дона Хесуса.
Мы обосновались в уголке небольшого баскского ресторанчика. Мой компаньон был большим ценителем и знатоком Вальядолида, которому, по его мнению, следовало стать столицей Испании. Ни один город не мог с ним сравниться. Страстная неделя в Севилье? Фи, это ерунда! Всего лишь пародия, организованная для туристов. Если вы действительно хотите увидеть Страстную неделю, вам надо приехать в Вальядолид. Здесь вам покажут нечто особенное! Лучшие в Испании pasos. Вы увидите «Бичевание Христа» Грегорио Фернандеса, «Воздвижение Креста» Франсиско де Ринкона, «Распятие» Франсиско де ла Масы и знаменитую «Мадонну Скорбей» с пятью кинжалами в сердце, работы Хуана де Хуни; все они медленно движутся в темноте, освещенные лишь тысячами свечей — вот тогда, se~nor, вы видели Страстную неделю.
Он вытащил бумажник и достал фотографию paso, окруженную членами братства в капюшонах. Он указал на маленькую фигурку в линии совершенно одинаковых инквизиторов — все в белых рясах и черных остроконечных капюшонах — и гордо сказал:
— Это я.
Его cofrad'ia [146] — одна из самых престижных и закрытых в городе, объяснил он. Мальчики вступали туда в детстве, почти как мы отдаем детей в частные школы. Я посмотрел на невысокого спутника с новым интересом, размышляя, как странно, что на неделю каждый год он превращается в мрачную средневековую фигуру, которую не сможет узнать даже семья. Он рассказал мне, как сражался с националистами, был взят в плен красными в Мадриде и брошен в тюрьму. Его пленители кидали кости на жизни пленников и ставили несчастных без предупреждения перед расстрельной командой. Чудовищные события он видел в Мадриде и рассказывал о них уже после кофе, чтобы не портить мне аппетит. «Есть ли что-нибудь ужаснее, чем гражданская война?» — вопрошал он. Его брат, которому он был очень предан, оказался на стороне республиканцев — его застрелили националисты. Сводный брат тоже был республиканцем и сейчас жил во Франции. «Может, когда король вернется, будет амнистия для политических беженцев, — сказал он. — Кто знает? Будем надеяться».
146
Братство ( исп.).