Прогулки с бесом
Шрифт:
– Открещиваешься? "Я не я, и хата не моя"? Хорош!
Глава.19.
Дела судейские.
Бесам виднее, когда и в кого (что) вселяться, но первый шаг к писательской пропасти случился без участия беса во времена "торжества социализма в отдельно взятой...".
Служение Фемиде началось с того, что товарищ по работе, как гласил милицейский протокол, "на бытовой почве, находясь в состоянии алкогольного опьянения режущим предметом собственного изготовления (кухонный нож) - нанёс телесные повреждения супруге в виде колото-резаных ран" -
Семейный "преступник" утверждал: "нанёс супруге только "колотую" рану, иных не делал, опомнился" но работники органов не стали переписывать протокол:
– Когда, где и кто видел, чтобы отечественные "работники органов правопорядка" шли на поводу у нарушителей закона!?
– милицейские протоколы в отечестве во все времена оставались "объективными, исчерпывающими и правдивыми документами". Иных не было, не заводили. И тогда в протоколе упоминались "мягкие ткани", кои повредил товарищ жене. По приходе в себя, товарищ погрузился в состояние глубокого смущения после того, как ему объяснили, какие части тела супруги называются "мягкими", и что тыкать в них кухонным ножом - не дело! Она состоит из "мягких тканей", но наиболее мягкими для "выпившего лишнее товарища", тогда оказались неприличные для упоминания места. Страх перед грядущей отсидкой "за причинение телесных повреждений" не так угнетал "дебошира", как повреждение "мягких тканей" тела жены.
Медицину обойти не получалось, вмешалась, родная, и завела "Историю болезни", где неразборчивым почерком поминалась колото-резаная рана и проделанная работа с ней. "Ничтожно малая часть здорового совецкого общества" резала и колола мягкие ткани жен, медицина устраняла неисправности, делала запись о проделанной работе, а записав - уведомляла органы о резаном и колотом. Схема проста, как медный пятак.
– Латунный.
К написанному медициной документу органы охраны порядка добавляли замечания и рождали "дело", эдакие "повивальные бабки" уголовных дел. Конец цикла.
Ныне наблюдается "прогресс": на экранах "дурацких" ящиков зрителям сомнительных фильмов показывают операции по "удалению инородных тел" из тел героев и не совсем таковых. Что-то схожее с подпольным (без регистрации) лечением гонореи у высокого начальника.
В медицине, как и в юриспруденции, всё должно быть точно описано. Тогдашняя рана в "истории болезни" пострадавшей поминалась, как "колото-резаная", но отчего рана оказалась комбинированной, то есть в протокол вошла под двойной фамилией - пояснений работники охраны правопорядка не объяснили. Помяни милицейские бумаги рану на филейном месте женщины колотой - деяние сослуживца перевели в "неосторожное обращение с колющими предметами" и "уголовно-наказуемое деяние" пролетело над головой коллеги не зацепив и меня. Ничего не было из того, что было, не "вдохнул воздух зала судебных заседаний" и не выступил в роли общественного защитника.
А тогда перед коллегой маячил реальный срок заключения по статьям:
а) "изготовление холодного оружия",
б) "применение оного из хулиганских побуждений в состоянии алкогольного опьянения".
Параграф "б" отягощал вину подсудимого: в стране на то время, как Эверест, возвышался "пик борьбы с бытовым пьянством", на борьбу с пьянством на производстве сил у страны не оставалось.
Следствие было лёгчайшим, пустяковым, "дознание по делу" коротким: никто и ничего не скрывал, налицо была унылая "бытовуха" и материала на телевизионный сериал, кои только входили в моду - не хватало. И не профессионалу видно было: "запускать судейскую" машину на слабое "дело" не следует", но и оставлять без внимания "факт безобразного поведения" никто не собирался.
Можно было не запускать судебную машину, спустить дело "на тормозах": ко времени, когда товарищу пришла очередь держать ответ за содеянное меж супругами наблюдался мир и полное прощение по всем пунктам. Почему супруга простила дурное обращение с её телом? Возможно потому, что рана телесная оказалась не столь глубокой, чтобы основательно портить супругу биографию отсидкой в колонии общего режима сроком в три года. Или были другие соображения, но семейные отношения к началу процесса пребывали в стадии полного замирения: супруг, если воспользоваться медицинскими терминами, "вступил в полосу стойкой ремиссии на выпивку".
И рана в районе "четвёртого верхнего квадранта левой ягодицы" выглядела как след длиною в два шва, то есть, в медицине, как и в технике, свои правила: если положено ставить скрепки на тканях с интервалом в пару сантиметров - ни один медик по прихоти своей не увеличит и не уменьшит расстояния.
Каким глубоким остался след в душе супруги - лирические отступления милицейские протоколы прошлого не отражали.
А ныне как?
Результат глубоких переживаний супруги вылился в отказ от судебного преследования второй половины. Чисто женское решение: своя жена не должна сажать собственного мужа!
Дело шло к замятию, и оно бы успешно замялось, но в нём продолжал торчать проклятый нож отличной стали! Вынуть его из дела, в отличие от других мест, не представлялось возможным. Эх, почему бы вместо ножа на тот момент не оказаться обычной вилке!? "Вопиющий факт" никак нельзя было отпустить без суда, даже и при "обоюдном согласии сторон" не судиться! "Телесные повреждения на бытовой почве с применением холодного оружия (кухонный нож) никак не хотели проходить мимо.
Но в том времени были и плюсы: "оступившимся на бытовой почве товарищам", организации, в коих "поскользнувшиеся" совершали "трудовые подвиги", руководство выделяло из среды самих трудящихся "общественных" защитников.
Определение общественному защитнику не знаю, выскажу своё, упрощённое: "сегодня сгорел я, завтра - ты". Есть "сума и тюрьма", а поговорка "рука руку моет и обе чистые" нас не касалась, истина вращалась в высших эшелонах власти, в нижние слои не опускалась даже в состоянии сильнейшего опьянения.
Из "дружного рабочего коллектива, активно переживавшего за судьбу поскользнувшегося товарища желавших по доброй воли защищать "пьяницу и дебошира" не нашлось, не рвались сослуживцы на защиту. Сопереживать и выражать сочувствие образца "сегодня - ты, завтра - я" - пожалуйста, сострадающего добра натурально и убедительно сколь угодно и с превеликим нашим удовольствием, но чтобы по доброй воле рваться в судилище и неизвестно во что влезать - увольте! Не простое дело общественный защитник!
– Та-а-ак, мать вашу, не хотите добровольно - заставим!
– и, как заведено у нас, руководство цеха проявило волю, жертвой которой почему-то оказался я:
– Коллектив поручает тебе быть общественным защитником в суде - с кривой ухмылкой врал шеф о "решении коллектива". Врал начальник, всегда врал, и не сомневался, что врёт:
– Интересное дело! Никогда и никого не защищал, какой из меня "защитник"!?
– перешел в оборону.
– Общественный... какой ещё?
– сразил шеф, не задумываясь ни на секунду - понятно, что "нулевой" и вообще никакой. А кого посылать?
– вопрошал начальник кабинетное пространство - особо не волнуйся, его будет профессионал защищать, а ты - так, сбоку. От общества. Что-нибудь хорошее скажешь. Работаете, вместе водку пьёте... Не я общественных придумал, так что деваться тебе некуда.