Шрифт:
Город «Забытого названия»
Глава 1
Это было начало сентября, среда. Солнце светило ярче обычного. В четыре часа дня скромно одетый мужчина пришел в лечебницу. Он открыл дверь и, прежде чем войти, осмотрелся по сторонам – на улицах было пусто, лишь радостные возгласы игравших где-то неподалёку детишек нарушали тишину буднего дня. Мужчина улыбнулся и сделал шаг внутрь ветхого двухэтажного здания. Там его ожидала противоположная картина: в очереди столпилось по меньшей мере пять человек. На лице вошедшего промелькнуло удивление. И его можно было понять, ведь обычно никто не горел желанием навещать душевнобольных знакомых.
Мужчина окинул недоверчивым взглядом сидевших на прогнившей
С лавочки встала молодая девушка не старше двадцати лет. Она выделялась на фоне сидевших в очереди стариков не только возрастом, но и одеждой: если те носили старое тряпье, то на ней был полностью черный костюм и совершенно не сочетавшиеся с ним уродские серые туфли. Девушка направилась в указанном направлении, а невольно напрягшийся мужчина, не сводя с нее взгляд, сел на освободившееся место. Могло показаться, что причин нервничать у него не было, но это было не совсем так: девушка направилась в палату, в которой лежал его брат.
Произошедшее дальше только усугубило его эмоциональное состояние, приведя его в полное замешательство: девушка повернула не налево, как сказала ей медсестра, а направо. По телу мужчины пробежала дрожь, и он, вздохнув, перевел свой слегка напуганный взгляд в потрескавшийся потолок.
При посещении единственной лечебницы города у жителей складывалось не самое лучшее впечатление, но своё недовольство они скрывали. И это даже при том, что санитарным требованиям ветхое здание совершенно не отвечало: по полу то и дело ползали пауки, оставляя по углам свои небрежные автографы. Впрочем, как бы они ни старались навести хоть какую-то красоту в лечебнице, усилия их оставались незамеченными – было слишком темно. Из четырех керосиновых ламп в приемной в исправном состоянии была только одна. Ещё две постоянно мигали, нагнетая устоявшуюся атмосферу и время от времени раздражая пациентов и медперсонал.
Вдоволь насмотревшись на достопримечательности больницы и встревожившись ещё сильнее, мужчина направил свой взгляд на регистрационную стойку, за которой сидела та самая блондинистая медсестра. Не сказать, что она была в возрасте, но лицо её выражало недовольство семидесятилетней старухи. Девушка что-то жевала и листала газетку. Мужчина не выдержал и, нервно сглотнув, встал со стула. Неуверенными шажочками он приблизился к стойке, и, поглядев по сторонам, спросил у не обращавшей на него абсолютно никакого внимания медсестры:
– Долго ещё? Мне очень надо… Не могли бы Вы пропустить меня вперед остальных? – произнес он шепотом, чтобы не тревожить сидевших в очереди посетителей.
Ответа не последовало. Девушка продолжала сидеть в той же позе – не повела и бровью, будто вовсе не услышала подошедшего.
Мужчина понял, что от разговора с медсестрой, так усердно скрывавшей своё лицо за газеткой, толку либо будет мало, либо не будет совсем. Он развернулся, чтобы вернуться на свое место, но оно уже было занято: на нем сидел господин в полностью черном костюме – копия прошедшей к брату издергавшегося посетителя девушки. Единственным отличием была обувь: мужчина обладал немного более приятным вкусом, ведь на ногах его блестели куда более приятные взору темно-зеленые туфли. Лицо сидевшего было прикрыто широкополой шляпой. Он вертел в руках часы на золотой цепочке и старательно их разглядывал, будто бы видел первый раз в жизни. На лице все ещё стоявшего у стойки мужчины выступил пот. Дрожащими руками он достал из кармана платочек и нежно протер свой крупный лоб и розовые щеки, а после заметил, как сидевший на его месте господин, которому, очевидно, наскучило смотреть на часы, достал из-за пояса кое-что более интересное. Мужчина выронил платок и оцепенел: сидевший держал в руке пистолет, а направлен тот был прямо на него.
Раздался выстрел. Один – упал, второй – вскочил, а после спрятал дымившийся пистолет и поспешил покинуть лечебницу. Присутствовавшие на месте преступления старики продолжили сидеть как ни в чем не бывало. Каждый из них думал о чем-то своем. Медсестра, услышав шум, неторопливо высунулась из-за газетки. Поглазев на лежавший у ее стойки труп, она вернулась к чтению: если кровь не растекается по полу, то нет и необходимости бежать за шваброй. Так, на долгие три часа с редкими перерывами на объявления в приемной воцарилась гробовая тишина. Лишь потом, почуяв неприятный запах, девушка-таки оторвалась от чтения, встала со стула и обошла стойку. «Вставай, чего разлегся?!» – прикрикнула она. Затем, в очередной раз почесав затылок, добавила: «Город придурков и идиотов, ни дня без происшествий!»
Глава 2
Хотя с момента, как ночь темной пеленой растелилась над городом, прошло уже несколько часов, в доме никто не спал: Маша и Настя безутешно оплакивали убитого отца, а Оксана Леонидовна, стараясь хоть как-то облегчить боль утраты, находила себе все новые и новые занятия. С момента, как весть о смерти мужа громом среди ясного неба обрушилась на их головы, женщина успела дважды приготовить поесть, устроить генеральную уборку и связать свитеры на всех проживавших с ней членов семьи.
Паша, голубоглазый мальчишка с черными вечно зализанными волосами, носивший белую рубашку и черные, державшиеся на коричневых лямках брюки, быстрее всех принял трагедию. Недолго поплакав, он расположился на стуле и устремил свой взгляд в пол – на большее у него ни настроения, ни желания не было. В его жизни редко случались несчастья, но каждый раз, когда они все же происходили, мальчик предпочитал погружаться в глубокие для своего десятилетнего возраста раздумья. Сейчас Паша понимал, что теперь им с мамой и сестрами придется туго: все, что раньше делал его отец, ляжет на плечи остальных членов семьи, особенно его собственные, ведь он как хоть и маленький, но мужчина должен быть новой опорой. Понятное дело, что сейчас он годился разве что в помощники – а большего и не надо, ведь в доме жил ещё один представитель мужского пола – в данный момент выхаживавший мимо мальчика то в одну, то в другую сторону дед. Он был настолько высок, что совсем немного не дотягивал до потолка. Одет старик был не так, как большинство горожан преклонного возраста. На нем были чистые выглаженные бордового цвета свитер и шелковые штаны. Голову деда украшала небольшая лысина. Такие же, как у его внука, голубые глаза в сочетании с неглубокими, но многочисленными морщинами придавали его лицу вид довольно-таки добродушный. И всё же Александр Валерьевич часто был замкнут и даже отстранен – говорил достаточно редко и чаще всего с сыном. Поэтому не удивительно, что с момента, как старик узнал о его смерти, так и не проронил ни слова. Вечером он практически не отходил от внука, время от времени останавливался, зачем-то поглядывал на висевшие на стене часы и будто хотел что-то сказать, но у него не получалось выговорить ни слова. Вообще дед часто так слонялся по дому, сильно напоминая остальным членам семьи приведение, но обычно у него всегда на уме было что-то, чем он хотел и, что самое главное, мог поделиться.
Когда Паша слез со стула, явно намереваясь пойти почистить зубы и уже лечь спать, Александр Валерьевич, понимая, что если не скажет то, что думает сейчас, то скорее всего не сделает этого вообще никогда, наконец остановился и обратился к внуку непривычно сухим и безжизненным голосом:
– Ну что, хочешь знать, как батя твой умер?
– Так ведь все уже знают, – ответил Паша.
– Все? – лицо старика искривилось.
– Я, весь дом, да и весь город.
– Ничего подобного! Наш дом – не весь город, а этих не слушай. Они думают, что кто-то в этом забытом богом месте ещё газеты читает, – шокировал мальчика ответом дед.
– Вообще-то люди читают газеты. Я сам видел! – заспорил Паша.
– Дурак ты, малой ещё. Да, люди читают газеты, но они читают только то, что им надо. Думаешь, кому-то нужен твой батя?
– Да как ты так можешь говорить… у тебя же сын умер!!! Вот если бы у меня сын умер, я бы уже три подушки проплакал, – не без укора произнес мальчик.
– То, что мне надо будет, я проплачу. А сейчас не вижу в это смысла, – старик пытался скрыть свои эмоции, но его голос сдавал его с потрохами.