Происшествие в Утиноозерске (сборник)
Шрифт:
Мороз допекал все сильней. Я почти не чувствовал пальцев.
— Мне кажется, хвост нужно переделать, — с издевкой произнес Шароцкий. — Верблюды придают большое значение хвостам…
— Пожалуй, вы правы, — согласился я.
— Кроме того, — продолжал он, — для полного сходства верблюд должен жевать жвачку!
На этот выпад я не реагировал.
— Не знаю, на сколько хватило бы его терпения, если бы вдруг он не выронил, протирая, свои очки. Падая, они ударились о кромку лопаты, и одно из стекол разлетелось вдребезги.
— Ну вот, — грустно сказал Шароцкий, моргая близорукими глазками. Лицо его сразу приобрело жалкое выражение. — Как же я теперь…
— Идите домой, — посоветовал я. — Без очков вам здесь нечего делать. Да и работы осталось совсем немного…
Шароцкий не стал спорить и удалился. Думаю, разбитое стекло
Итак, я остался один на один со своим детищем. Можно было приступить к окончательной заливке. Открыв кран, я взял шланг в левую руку, направив слабую струю на верблюда, а правой стал заглаживать неровности. Холод пробрал меня насквозь, я стучал зубами. Брызги воды попадали на брюки, которые быстро покрывались коркой льда. Если бы кто-то взглянул со стороны на посиневшее существо, приплясывающее со шлангом рядом с верблюдом, он, наверняка, решил бы, что видит сумасшедшего. И тем не менее я испытывал глубочайшее удовлетворение, будто добрел в одиночку до полюса. Я радовался, словно доказал всему миру, что и я кое-чего стою. Не скажу, что моя скульптура поражала сходством с «кораблем пустыни». Ее вполне можно было бы принять за лошадь, не будь на спине горбов. И все же мне этот верблюд казался ужасно симпатичным. Я находил в нем ту странную непропорциональность, какой отличаются животные на полотнах Пиросмани. Мне даже померещилось, что я наделил верблюда своими чертами: мы оба выглядели неприкаянными, одинокими и гордыми. Потом, разумеется, у меня это ощущение исчезло, но первое впечатление было именно таким…
Заведующая садом так и не явилась принять работу. Впрочем, мне уже было все равно. Я помчался домой, не чувствуя ни рук, ни ног, и часа два отогревался в ванне. Потом выпил полстакана водки и заснул, как убитый.
В понедельник я специально ушел с работы пораньше, чтобы взглянуть при дневном свете на свой «шедевр». Я стоял у забора и смотрел, как детсадовцы резвятся на площадке для игр. Мой верблюд пользовался у ребятишек успехом. Одни сидели между его горбами, другие висли на его шее, третьи бегали у него под животом. Около других фигур детей было явно меньше. Тщеславие мое было удовлетворено.
С тех пор я частенько приходил после работы поглядеть на верблюда. «Господи, — думал я, — как же мало нужно человеку, чтобы доставить ему радость!»
В апреле мой «двугорбый» растаял. Остался торчать лишь деревянный скелет. Потом исчез и он. Смешно сказать, но мне было первое время грустно, словно растаяло близкое мне существо.
Вот и все событие.
Заранее предвижу вашу реакцию. Дескать, как бедна событиями жизнь этого человека, если за весь год ему запала в душу лишь чепуховая история со снежным верблюдом! Наверное, вы будете правы в своей оценке. Так что лучше никуда это письмо не отправлять.
С приветом
Снегирев А. Г.
Письмо третье. СОСЕДУ
Вечер добрый, товарищ Лошкарев! Впрочем, вечер-то давно позади, за окном морозная ночь, и все нормальные люди уже спят. Одни мы с вами бодрствуем… Слышу, как вы расхаживаете над моей головой, пять шагов туда — пять шагов обратно. Иногда вы останавливаетесь, и эти паузы меня страшно нервируют, ибо я автоматически начинаю ждать продолжения вашей ходьбы. Удивляюсь, почему вы так шаркаете, словно старик, хотя, если судить по внешности, вам не дашь и сорока пяти. Ну да бог с ней, с вашей походкой, меня сейчас интересует, почему вам не спится?
Что касается меня, я почти всегда засыпаю поздно. А вот вы, если не ошибаюсь, прежде бессонницей не страдали. Подозреваю, что мы оба не можем забыть сегодняшний, вернее уже вчерашний случай на лестничной площадке. Собственно говоря, ничего особенного не произошло, всего лишь минутный эпизод, но засел он в голове осколком и не дает мне покоя. Не исключено, что и вам не спится по этой причине… Ведь мы с вами оба оказались в одной упряжке, и каждый из нас стал свидетелем малодушия другого.
Так получилось, что мы с вами подошли к подъезду одновременно. Я захотел пропустить вас первым, вы тоже решили проявить вежливость, и мы засуетились перед дверью, как гоголевские герои. В конечном счете упорней оказался я, и первым в подъезд вошли вы. По лестнице мы поднимались молча, вы — впереди, я — позади, Говорить нам было не о чем, мы ведь с вами, в сущности, не знакомы, хотя при встречах неизменно здороваемся. Уверен, вы даже не знаете моей фамилии. Да и я не знал бы вашей, если бы иногда ваши гости по ошибке не стучались ко мне, спрашивая Валентина Андреевича Лошкарева. А между прочим, живем мы в одном подъезде уже шестой год…
Не подумайте, что я вас упрекаю или напрашиваюсь в друзья. Меня вполне устраивают такие отношения с соседями, поскольку избавляют от необходимости обмениваться визитами и пережевывать жвачку дежурных тем. Но вчера разобщенность обернулась против нас самих. Пожалуй, я впервые пожалел, что между нами так и не возникли контакты. Давайте вспомним, как все было.
На подоконнике, между вторым и третьим этажами, расположились трое парней. Судя по их позам и громкой похабщине, они опорожнили уже не одну бутылку, но продолжали глотать какую-то дрянь прямо из горлышка. С каким наслаждением я вышвырнул бы эту шатию-братию на улицу! Но заранее было ясно, что если кто-то и вылетел бы из подъезда, то в первую очередь — я сам. Здоровенные лбы: лет по девятнадцать, типичные акселераты, они без труда отколошматили бы и пятерых таких, как я. И все же, заметив нас, они на какой-то миг убавили громкость. Эта троица присматривалась к нам, оценивая, что мы за птицы и чего от нас можно ждать. А мы с вами проследовали мимо, глядя иод ноги и делая вид, что нам наплевать на их присутствие. Ни вы, ни я не рискнули сделать им замечание, даже на робкое пожелание «Нельзя ли без мата?» мы не отважились. И наглецы сразу поняли, что мы им не помеха. Мы перестали для них существовать. Они гоготали за нашими спинами, продолжая пировать и сквернословить. А мы все так же молча поднимались по ступенькам, втянув головы в плечи. Вы — впереди, я — позади. Мы шли по своей территории, где властвовали пришельцы, не встретившие отпора… Я с облегчением нырнул в свою квартиру, затем вы щелкнули замком этажом выше, и мы спрятались в своих однокомнатных «крепостях».
Компания веселилась еще с полчаса. Я слышал их смех и крики, вызывавшие во мне бешеную ненависть. Кончилось все тем, что одна из женщин, не выдержав, пронзительным голосом стала грозить милицией. Вопли ее, по-видимому, произвели на парней впечатление, и они шумно двинулись к выходу. Спускаясь по лестнице, они колотили по дверям квартир, а напоследок, выразив неудовольствие, разбили бутылку о батарею отопления.
Все это время, пока они не ушли, я стоял, не снимая пальто, в каком-то яростном бессилии, словно надеясь, что соседи вот-вот выскочат на лестницу и дружно набросятся на этих дикарей. Уж я тогда не остался бы в стороне! Возможно, и вы в те минуты точно так же застыли у своей двери, прямо надо мной, в ожидании коллективной атаки…
Прошло уже несколько часов, а я все думаю об этом случае и не могу избавиться от горечи. Мне кажется, похожее чувство должны испытывать и вы. Не исключено, что именно оно гонит вас сейчас из угла в угол, не давая уснуть. Конечно, при желании можно найти аргументы, оправдывающие наше поведение. Во-первых, преимущество было, как говорится, явно на стороне противника. Кроме того, эта троица была в том состоянии, когда искалечить человека проще простого. С женщиной им связываться не хотелось, а вот нас, если бы мы вмешались, они отдубасили бы с удовольствием. Я вполне допускаю, что дело могло кончиться для нас печально. Скажем, переломом челюсти или сотрясением мозга. Но в таком случае мы по-своему были правы, пройдя мимо. Изгнать компанию из подъезда, заплатив собственным увечьем, — для этого надо быть очень уверенным в том, что цель заслуживает такой высокой цены. Но в том-то и беда, что я теперь цел и невредим, и сам себе противен…
Признаюсь, мне было бы гораздо легче, окажись я на лестнице один, без вас. Один против трех — ситуация абсолютно проигрышная, этим себя и утешил бы. Но ведь никуда не деться: нас было двое. Вдобавок, начнись драка — кто- нибудь, наверняка, подоспел к нам на выручку. Я не собираюсь выгораживать себя, но согласитесь, развитие событий зависело во многом от вас. Во-первых, вы моложе и крепче меня. Во-вторых, — и это главное — вы поднимались по лестнице первым, то есть, выражаясь языком летчиков, были ведущим, а я — ведомым… И если бы, допустим, вы решились призвать парней к порядку, я просто вынужден был бы поддержать вас. Но поскольку никаких действий с вашей стороны не последовало, я расценил это как нежелание связываться с компанией. Следовательно, я не мог рассчитывать на вашу помощь. Тем более, что у меня есть основания не верить в вашу солидарность.