Производные счастья
Шрифт:
— Тогда какого дьявола мы тут стоим и разглагольствуем? В операционную его. Срочно!
Пока пациенту давали наркоз и готовили к операции, он прошёл в детское отделение интенсивной терапии.
— Ну, как мы тут? — спросил он, подходя к кювезу, где боролся за жизнь его вчерашний маленький пациент.
— Да всё нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы, — сказал неонатолог и для верности перекрестился.
— Показатели?
— В норме.
— Кровь взяли?
— Да.
— Надо бы переливание
— Уже готовят.
— Хорошо.
Он развернулся и собрался было уже уходить, как вдруг его взгляд упал на соседнюю кроватку. Там лежал малыш. Он не спал. На синеватом бескровном личике жили одни глаза — широко раскрытые, страдающие и уже какие-то неземные, как глаза пришельца с другой планеты. Из маленького ротика тянулась трубка интубатора, крошечные запястья обёрнуты манжетами с электродами. Цыплячья грудка тяжело вздымалась — крохе было трудно дышать.
— Это Димочка, — неонатолог подошёл и встал рядом, — наш отказничок. Мать как узнала, сколько его выхаживать после операции, тут же отказ написала. Это если выживет, конечно. Пентада. Лисовицкий даже браться боится. Не знаю, сколько протянет.
— Отказник говоришь? Пентада? Ну-ка, историю дай.
Неонатолог принёс историю болезни мальчика. Северинцев пролистал её, посмотрел данные обследований и анализов и вернул обратно.
— На завтра в план его. Готовьте к операции, — он повернулся и склонился над ребёнком, — ну, что, Димка, дадим бой твоей пентаде? Ничего, малыш, мы ещё поборемся.
Он вышел из палаты и быстро пошёл в сторону лифта.
В операционной уже вовсю кипела работа. Два торакальника из его бригады, Василич и Коля Мезенцев, вскрывали грудную клетку, тихонько переговариваясь между собой:
— Рассекай шире, — донесся до Северинцева голос Василича, — а то Север опять разорётся.
— Угу. Скажет, что экспозиция недостаточная! — фыркнул Коля.
— Вообще-то я уже здесь и всё слышу, — крикнул он из предоперационной, сосредоточенно намыливая руки.
— Да мы и не сомневались, — хихикнул Василич, — ну давай, мой мальчик, пересекай рёберные хрящи. Таак. Нарочка?.. Умничка, моя!
«Вот придурки, — мельком подумал Северинцев, — вчера ещё с Полькой хихикали, а сегодня девчонка в морге. Ржут как кони…»
— Что мы имеем? — спросил его ассистент Антон, моясь у соседней раковины.
— Мы имеем свежий инфаркт задней стенки левого желудочка с отрывом задней папиллярной мышцы. Дрянь редкостная.
— Да уж…
Оба хирурга притихли, видимо, путь к сердцу депутата оказался труден и тернист:
— Ну вот, началось, — с неудовольствием сказал Мезенцев. — Сюрпризы в плевральной полости.
Василич наклонился над разрезом:
— Легкое припаяно к грудной стенке. Тут черт знает сколько времени спайки разделять.
— По-моему, зря мы тут корячимся.
— Коль, ты что самоубийца? — прошипел Василич, — Услышит ведь.
— Уже услышал, — Северинцев хищно улыбнулся.
— Да молчу я.
— Вот и молчи. Нехрен тут под руку каркать.
— Нас сегодня двенадцать, как апостолов, — раздался мелодичный баритон Логинова.
— Вить, не смешно, честно. Займись лучше делом.
Анестезиолог тонко улыбнулся и скрылся за стерильным барьером. Похоже, сегодня он был в отличном настроении. Не то что вчера, кидался на всех как собака.
— Даже не верится, что он еще здесь, — донёсся из-за экрана его голос. — Не кардиограмма, а пляска Святого Витта.
— Заткнись уже, а!
— Всё готово? — поинтересовался Северинцев.
— Да.
— Свет!
Фонари бестеневой лампы едва заметно повернулись в круглых гнездах.
— И это, по-вашему, хорошая экспозиция? — он наклонился и заглянул между пластинами ранорасширителя.
— Так и знал, — устало вздохнул Василич.
— Прежде, чем мы начнем, — сказал Северинцев, — я попрошу тех, кто считает, что этот пациент обречен, покинуть операционную прямо сейчас. Я жду.
Никто не пошевелился.
— Тогда поехали.
Наступила тишина. Северинцев пробирался к сердцу.
— Так, так, так, — через несколько минут донёсся из-под маски хриплый голос Северинцева. — Большое, однако, сердце у слуги народа. Левое предсердие как мешок. Угу. Угу. А желудочек-то! Прямо как у слона. И всё жиром заплыло. Фу.
— Север, что ты там потерял? — спросил Антон, наблюдая за его пальцем, запущенным в глубину сердца.
— Обручальное кольцо, — огрызнулся тот.
— Ну что там?
— Дрянь. Створки заизвесткованы. И струя бьёт прямо в палец.
— Рассчитывал своей излюбленной аннулопластикой обойтись?
— Какая к херам аннулопластика! Но если что-то можно сохранить… — он помолчал, продолжая ощупывать изнутри депутатское сердце. — Нет, нечего тут сохранять. Протезирование полное.
— Костик, подключаемся, — Антон махнул перфузиологу. — Начинаем охлаждение.
Все разогнули затекшие спины, пока Костя возился с искусственным кровообращением.
— Что вшивать будем? — поинтересовался Антон, — шведа или наш?
— Шведа, конечно, надо же их куда-то девать. Дорогущие, суки!
— А вдруг ему нечем платить?
— Издеваешься? Слуге народа, да нечем заплатить! Не смеши меня, Тоша. Это простой смертный, пока квоту дождётся, семь раз коньки отбросить успеет. А этот… Ничего, тряханёт мошной ради собственной жизни.
— Так-то да.
— Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.
— Двадцать три градуса. Фибрилляция, — объявил перфузиолог.