Прокаженный король
Шрифт:
Он указал мне на чудесную статую в углу столовой, на которую я уже обратил внимание.
Божество размышляло, сидя на корточках на вершине башни, образованной из свернутых кольцами гигантских змей.
— Это Будда на наге, — сказал я. — Без сомнения, один из наиболее прекрасных образцов кхмерского искусства.
При этих словах лицо Рафаэля изобразило полнейшее восхищение.
— Великолепно! Раз уж ты с первого взгляда отличаешь кхмерского Будду от индийского, могу тебе обещать… Но не будем начинать дело не с того конца. Где я остановился, когда нас позвали обедать?
— Ты говорил мне о новых неприятностях с господином Барбару уже после того, как ты стал доктором.
— Прекрасно. Итак, прошло уже четыре месяца с тех пор, как я вернулся в Лион. Аннет и я уже начали выказывать большое беспокойство. Отец ее и не думал назначать день свадьбы. Каждый день мы собирались поговорить с ним об этом. Но как только наступал подходящий момент, мы не решались, а если и решались, он очень искусно менял тему разговора. Так продолжалось до ноября. И вдруг я однажды получаю утром, в конце месяца, копию моего назначения в Индокитай, которую я только что тебе показывал. Я глазам не верю, думаю, что это какая-нибудь ошибка, спутали имена, хотя Рафаэли Сен-Сорнены, доктора историко-филологических наук, довольно редки. Но вскоре мне пришлось столкнуться с очевидностью.
Речь шла обо мне. И вот как папаша Барбару это устроил. Едва только я получил мой диплом на звание доктора, как этот мерзкий старикашка отправился к своему лучшему другу, самому известному в округе политическому деятелю, как на зло, лучшему другу генерал-губернатора в Индокитае. Он сказал ему о моем якобы крайне сильном желании попасть в члены Французской Дальневосточной школы. Как могла прийти подобная мысль этому хитрецу, я до сих пор не знаю. Согласись, что
этот старикашка прямо какой-то дьявол! Самое замечательное то, что моя диссертация, посвященная одному событию из индокитайской истории, как нарочно давала все основания к такому решению. Ах! И все это шло без всякой волокиты. Знаменитый государственный человек сам лично известил меня о решении назначить меня членом этой школы… К моему назначению он прибавил еще и письмо, крайне любезное — он, конечно, и не понимал всей иронии этой любезности:
«Разумеется, милостивый государь, я читал ваше замечательное исследование об епископе Пиньо де Бегэн, достойном соревнователе и предшественнике нашего Поля Бера. Содействуя ускорению вашего назначения во Французскую Дальневосточную школу, с особым удовольствием отмечаю, что непреходящее восхищение, внушаемое нам произведением великого радикала, не лишает нас возможности оценить по достоинству произведение великого католика…»
И пошла писать! Можешь вообразить мое отчаяние! Но что же я мог поделать, как не согласиться?
— Согласиться! — сказал я решительно. — То же, что сделал и Иаков в подобном случае. И под конец получил свою Рахиль.
— Ив придачу Лию, — сказал Рафаэль, смеясь. — Но это все равно, а ты представляешь себе, в каком горе мы пребывали перед этим новым испытанием, к которому принуждал нас этот новый Лаван?! И мы решили повиноваться еще раз, но последний. Уже полгорода было в курсе наших проектов; мы посвятили и другую половину. В день моего отъезда, когда я поцеловал мою Аннет перед целой толпой друзей и родных, пришедших меня проводить, уже никто не посмел бы оспаривать нашей помолвки. Папаша Барбару был связан. В Лионе, как и везде, питают уважение к слову, данному публично.
Я не знаю, путешествовал ли ты с тех пор, как мы расстались. Я же тогда впервые пускался в столь значительное путешествие. Не бойся, я не замучаю тебя описаниями промежуточных портов. Джибути, Коломбо, Сингапура… Недурная штука! Пароходная компания позаботилась издать великолепные брошюры обо всех этих портах и таким образом избавляет вас от высадки на берег в этих пунктах. Из этих брошюр ты в достаточной мере узнаешь все, что надо, — что в Джибути туземцы пытаются вам всучить зубы меч-рыбы, в Коломбо — маленьких слонов из черного дерева, а в Сингапуре — тростниковые палки, обернутые в папиросную бумагу. Вместо того, чтобы сходить на сушу, рискуя
получить солнечный удар, лучше оставаться на пароходе, в прохладной и темной курительной комнате, за стаканом крепкого виски.
Пароход, на который я взял билет, шел в Японию. Чтобы попасть в Ханой, где была эта злосчастная Французская Дальневосточная школа, мне надо было сойти в Сайгоне и сесть на «Claude-Chappe» — пароход, курсирующий между этими двумя городами.
Едва только мы вошли в сайгонскую реку и я стал рассматривать с крайним недоверием текущую в этой реке воду молочно-кофейного цвета, в которую свешиваются ползучие голубоватые травы, как матрос подал мне письмо.
Губернатор Кохинхины, предупрежденный о моем проезде генерал-губернатором, приглашал меня завтракать. Приглашение было к часу дня, но он просил меня приехать несколькими минутами раньше. Ему надо было, писал он, поговорить со мной.
Гордый сознанием, что я стал в некотором роде официальным лицом, и в то же время сам себе не признаваясь в этой гордости, я явился к губернатору в половине первого.
— Я должен сообщить вам, — сказал он мне, — новость, которая, без сомненья, удивит вас. Вы не едете в Ханой.
— Как так? — спросил я тоном скорее разочарованным, нежели удивленным.
— Видите ли, один из ваших коллег, господин Тейсседр, хранитель памятников в Ангкоре, просит отпуск по болезни. Он должен уехать в конце недели. Генерал-губернатор, с согласия директора школы, просит вас заменить господина Тейсседра на время его отсутствия.
— А! А сколько времени продлится его отпуск?
— Год. Господин Тейсседр крайне нуждается в этом отпуске, здесь он уже несколько лет. Климат подточил его здоровье, поэтому вас назначили на его место. Это только делает вам честь. Вам известен, без сомненья, декрет от 26 февраля 1901 года об организации Французской Дальневосточной школы?
— Мне было достаточно двадцати восьми дней пути, чтобы прочесть его, — сказал я с нетерпеливым жестом.
Губернатор посмотрел на меня не без любопытства. Я, очевидно, начинал ему казаться довольно странным гостем.
— Ну вот! Раз вы знакомы с этим декретом, — снова начал он, — вы должны знать, что пост хранителя ангкорских памятников всегда предоставляется постоянному члену школы. Это знак большого уважения к вновь прибывшему, простому, временному члену школы — призвать его на этот пост.