Проклятие Дейнов

Хэммет Дэшилл

– Бог его знает. Спасибо. Сейчас я убегаю, но зайду к вам, как только будет возможность.

Я нашел телефон Оуэна Фицстивена, набрал номер и услышал протяжное «Алло».

– Поторопитесь идти за книгой, если хотите, чтобы от этого был прок, – сказал я.

– Почему? Что-то происходит?

– Происходит.

– В частности? – спросил он.

– Разное, но если кто хочет выведать тайны Леггета, то сейчас не время возиться со статейками о подсознательном.

– Хорошо. Бегу.

Пока я разговаривал с

писателем, появился Эрик Коллинсон.

– Пошли, – сказал я, направившись к лифтам. – Надеюсь, что на этот раз тревога не ложная.

– Куда мы едем? – нетерпеливо спросил он. – Вы ее нашли? Она здорова?

Я мог ответить только на один его вопрос и ответил, назвав адрес на Пасифик-авеню, который мне дал Мики. Оказалось, что он знаком Коллинсону:

– Это дом Джозефа.

С нами в кабинете лифта было человек пять посторонних. Я ограничился неопределенным: «Вот как?»

За углом стоял его двухместный открытый «крайслер». Мы влезли и поехали к Пасифик-авеню, презирая прочий транспорт и светофоры.

Я спросил:

– Кто такой Джозеф?

– Очередная секта. Он глава. Называет свой дом Храмом Святого Грааля. Сейчас его секта в моде. Вы же знаете, как они плодятся и исчезают в Калифорнии. Мне не нравится, что Габриэла у него – если она действительно там... хотя не знаю... может быть, там нет ничего плохого. Он – как раз один из странных знакомых мистера Леггета. Вы уверены, что она там?

– Может быть. Она в секте?

– Да, она к ним ходит. Я бывал там с ней.

– Что за публика?

– Ну, как будто бы ничего, – с некоторой неохотой отозвался он. – Публика достойная: миссис Пейсон Лоренс, Коулманы, миссис Ливингстон Родман – такого сорта люди. Холдорны – Джозеф и его жена Арония, кажется, вполне достойные люди, но... мне не нравится, что Габриэла там бывает. – Правое колесо его «крайслера» едва не задело вагон трамвая. – Она подпала под их влияние, и я считаю, что это нехорошо на ней сказывается.

– Вы там бывали, какого рода эта лавочка? – спросил я.

– Не могу сказать, что это лавочка, – ответил он, морща лоб. – Я не очень хорошо знаю их учение и вообще не очень в этом разбираюсь, но на их службах бывал с Габриэлой – они не менее торжественны и даже более красивы, чем англиканские и католические. Не думайте, что это какая-то секта вроде Святых Вертунов или Дома Давида. Ничего похожего. Во всяком случае, обставлено все первоклассно. Холдорны люди более... словом, более культурные, чем я.

– Так чем же вы недовольны?

Он хмуро покачал головой.

– Даже не могу сказать. Мне это не нравится. Не нравится, что Габриэла исчезает, ничего никому не сказав. Вы думаете, ее родители знают, куда она отправилась?

– Нет.

– По-моему, тоже, – сказал он.

С улицы Храм Святого Грааля представлялся тем, чем и был первоначально, – жилым шестиэтажным домом из желтого кирпича.

Внешне ничто не указывало на его изменившееся назначение. Я велел Коллинсону проехать мимо, к углу, где, расслабленно привалившись к каменной стенке, стоял Мики Лайнен. Как только мы остановились, он подошел.

– Черная ушла десять минут назад, – сообщил он, – Дик сопровождает. Из тех, кого ты описывал, никто как будто не выходил.

– Устраивайся в машине и следи за дверью, – велел я ему. А Коллинсону сказал: – Мы с вами идем туда. Разговаривать позвольте мне.

Когда мы подошли к двери Храма, мне пришлось, предупредить его:

– Постарайтесь не дышать так шумно. Может быть, все обойдется.

Я позвонил.

Дверь открылась немедленно: за ней стояла широкоплечая мясистая женщина лет пятидесяти. На добрых десять сантиметров выше меня – а во мне метр шестьдесят восемь. Лицо в мешочках и припухлостях, но ни в глазах, ни в губах – никакой мягкости и дряблости. Ее длинная верхняя губа была выбрита. Черное, очень черное платье закрывало ее тело от подбородка и мочек до самых ступней.

– Мы хотим видеть мисс Легтет, – сказал я.

Она сделала вид, что не понимает.

– Мы хотим видеть мисс Леггет, – повторил я, – мисс Габриэлу Леггет.

– Не знаю. – Говорила она басом. – Хорошо, войдите.

Без особого радушия она провела нас в маленькую сумрачную приемную, прилегавшую к вестибюлю, велела ждать и ушла.

– Кто этот тяжеловоз? – спросил я Коллинсона.

Он сказал, что не знает ее. Ему не сиделось на месте. Я сел. Опущенные шторы пропускали мало света, и я не видел комнату целиком, но ковер был толстый и мягкий, а мебель, насколько мне удалось разглядеть, тяготела скорее к роскоши, чем к строгости.

Если не считать шагов Коллинсона, в доме не раздавалось ни звука. Я взглянул на открытую дверь и увидел, что за нами наблюдают. Там стоял мальчик лет двенадцати или тринадцати и смотрел на нас большими темными глазами, будто светившимися в полутьме. Я сказал:

– Привет.

Коллинсон рывком обернулся на мой голос.

Мальчик ничего не ответил. Целую минуту он смотрел на меня не мигая, бессмысленным, совершенно обескураживающим взглядом, какой бывает только у детей, потом повернулся и ушел так же бесшумно, как появился.

– Кто он? – спросил я у Коллинсона.

– Наверное, Мануэль, сын Холдорнов. Я его раньше не видел.

Коллинсон расхаживал по комнате. Я сидел и смотрел в дверь. Наконец там появилась женщина и, ступая бесшумно по толстому ковру, вошла в приемную. Она была высокая, грациозная; ее темные глаза, казалось, тоже испускают свет, как у мальчика. Больше я пока ничего не мог разглядеть.

Я встал. Женщина обратилась к Коллинсону:

– Здравствуйте. Мистер Коллинсон, если я не ошиблась? – Более музыкального голоса я не слыхивал.