Проклятие клана Мирольд
Шрифт:
Долго идти не пришлось. Спустя примерно час группа вышла к месту, где туземцы, по-видимому, устроили стоянку и совершали жуткие религиозные обряды.
В окружении шести костров, от которых к приходу Карла остались только остывшие угли, располагалась некая конструкция из веток и камней. Она возвышалась почти на десять хвостов (1 хвост = 60см.) над землей, и более всего походила на уродливое дерево с торчащими в разные стороны угловатыми ветвями. На самой вершине этой конструкции Карл увидел тело Тайриза. Оно было, словно вплетено ветвями в эту башню, став частью общего.
Карл зарисовал все увиденное и приложил свои рисунки к письму, пометив, что их не стоит смотреть тем, кто не уверен в силе своей воли и крепости своего рассудка. Я увидел эти рисунки лишь много лет спустя и благодарю небеса за то, что не взглянул на них в том нежном возрасте, в котором они без сомнения причинили бы серьезный вред моему сознанию.
Что уж говорить про ребенка, когда супруга Тайриза, лишь взглянув на эти зарисовки, забилась в истерике, а двумя днями позже, покончила с собой не оставив никакого прощального письма для семьи или, хотя бы, дочери. Однако сейчас, я склонен полагать, что Лора Мариольд выбрала лучшую участь, уйдя из жизни до того, как в наш домой явился истинный кошмар.
Этот кошмар прибыл с юга вместе с телом и вещами Тайриза. В ту, первую ночь его появления, я не видел его, но слышал. Все в доме его слышали.
Гроб дяди Тайриза не открывали, по понятным причинам, ведь тело пробыло в пути более шестидесяти дней. Его спустили в семейный склеп, расположенный с восточной стороны нашего поместья.
Как только с небес спустилась ночь и скрылось солнце, мы, все присутствующие в доме, услышали этот истошный, душераздирающий крик. Он прокатился по дому, промчалась по коридорам, ворвался в каждую комнату, заставив наши сердца сжаться в ужасе.
Лежа в своей постели, и как раз собираясь погрузиться в теплый и уютный сон, я вдруг был подхвачен этим истошным, хриплым воем, и увлечен в пучину ужаса. Я не помню как прекратился этот вопль, потому что кричал сам. Кричал и рыдал. И прекратил только когда в мою комнату вбежала мать. Ее кожа была белее мела, в глазах читался тот же неописуемый ужас. Однако он не парализовал мою мать, а наоборот, предал ей сил. И она бросилась к своему ребенку, стремясь защитить его от всех ужасов этого мира.
Она кинулась ко мне, обхватила руками и вместе мы упали в постель. Я рыдал, уткнувшись лицом в ее грудь, когда этот крик раздался снова. Сквозь свой собственный плачь, сквозь давящее покрывало ужаса, сквозь крепкие объятия матери, я слышал, как в доме что-то происходит, как бегают по коридорам люди, как кто-то громко переговаривается, обмениваясь короткими фразами.
Затем вопль прозвучал в третий раз, но теперь он стал более оформленным, ясным, в нем разлучились слова, и это напугало всех нас еще больше.
– Грегор! – завопил, срываясь на визг и какое-то полузвериное рычание голос. – Грегор! Отец! Отец! Приди ко мне! Грегор! Отец! Приди ко мне! Спустись сюда, отец! Спустись ко мне!
Голос повторял эти слова снова и снова, словно некую жуткую, потустороннюю мантру. Мертвый сын, погибший вдали от дома, взывал к своему отцу, и этот зов наполнял наши сердца таким ледяным ужасом, что описать его я не смог бы подобрав и тысячу слов.
Не знаю, сколько это продолжалось, но знаю, что лишился чувств я уже в тишине. Зов прекратился, и только тогда я различил слова матери:
– Все хорошее, мой маленький. Я с тобой. Я с тобой, слышишь? Я с тобой. Я тебя не оставлю, никогда. Тише, мой хороший. Тише любимый.
Она говорила и говорила, шептала мне эти слова, сама преисполненная страхом, она все же не прекращала меня успокаивать все то время, пока этот голос взывал к Грегору. И даже сейчас, спустя столько лет, я так отчетливо слышу голос матери, и эти ее слова, словно она до сих пор, все эти годы, не прекращала произносить их. Я как будто все тот же перепуганный ребенок, рыдаю в ее объятиях, а она шепчет мне на ухо:
– Не бойся, мой любимый. Не бойся родной. Мама с тобой, слышишь? Мама с тобой.
И под этот шепот я провалился в темноту, и очнулся лишь когда на небе уже светило солнце, а ночной ужас, пробравшийся к нам в особняк, уполз в склеп. Однако он больше никуда не делся. С тех пор, с той самой ночи, этот ужас преследовал нас, всю нашу семью.
Родители ничего не говорили по поводу случившегося и велели не задавать вопросов. Но старший брат, Александр, рассказал мне, что видел, как Грегор и наши отцы, вместе с несколькими гвардейцами, покинули дом и спустились в склеп. Он сбежал их своей комнаты, и смог пробраться в библиотеку, окна которой как раз выходили на ту часть имения. И он видел, как темные фигуры пошли к склепу. Некоторое время они стояли там, в отделении, словно обсуждали что-то, а затем все, кроме двух гвардейцев, спустились вниз. Тогда и прекратился этот жуткий зов.
Александр рассказывал, что они появились через полчаса и прошли обратно к дому. Тогда он пробрался к кабинету Грегора, где собрались все трое, и подслушал следующий разговор.
– Я найду этого критина Карла Фитса! – кричал Виктор. – Я заставлю его отправиться обратно!
– Это не имеет смысла, – подавленно отвечал Говард. – Или ты хочешь стать таким же как Тайриз?!
– Не бывать этому! – рявкнул Виктор. – Меня им так просто не взять. Тайриз не знал на что идет.
– А ты знаешь?! Откуда ты знаешь, на что идешь?!
– Что же ты предлагаешь, брат мой?!
– А какие у нас варианты?
– Неужто ты предлагаешь подчиниться воле этого… - Виктор на мгновения запнулся, – этой твари? Это ты предлагаешь? Поить его кровью нашей семьи?! Ну нет, я этого не позволю.
– Замолчите! – раздался усталый, хриплый голос Грегора. – Замолчите оба. Говард, не смей даже думать о том, чтобы подчиниться воле этой мерзости. Но Виктор, и ты не смей действовать поспешно. Тайриз погиб, но ты за ним не последуешь, понял меня?! У нас год. Один год, и за это время мы должны найти выход. Времени достаточно, дети мои. Времени более чем достаточно. Завтра же будем решать, что делать. Завтра, а сейчас, выпейте и возвращайтесь в постель. Успокойте детей и женщин, и сами не смейте поддаваться страху.