Проклятие клана Топоров
Шрифт:
— Он — зачинщик резни в Хедебю. Голытьба перебила саксов за одну ночь. Это тоже правда, вот он не даст соврать. — Хьялти ткнул пальцем куда — то позади Дага.
Теперь, когда веревка не сжимала горло, Северянин смог повернуться. И обомлел. Позади у шатра собрались в кучку христианские священники, и среди них — гордо выпятив брюхо, стоял отец Бруно. Увидев под рваной шляпой лицо своего злейшего врага, Бруно затрясся от негодования. Священников было человек десять, и с ними — вдвое больше слуг, толмачей и охраны. Похоже,
— Правда еще и в том, что ты, конунг, выплатил свой долг Синезубому. Подумай теперь, какую награду ты получил за верность. Вон твоя награда. — Даг указал на притихших клириков. — Ты везешь с собой свою гибель.
Хакон Могучий скрипнул зубами. Ярлы ахнули от такой наглости. Несколько мгновений Дагу казалось, что его зарубят на месте, но — странное дело, волчья метка на макушке даже не дернулась.
— Мой господин, этот человек сказал тебе правду, — встал на защиту Северянина Младший. — Тебя они тоже заставили креститься? — Молодой колдун широко улыбнулся пленнику, так что Даг не мог не ответить улыбкой.
— С каких пор, Хакон, ты казнишь за правду? — поддержал Хьялти старый ярл Хлив. — Мы все думаем так же, но не решаемся тебя злить. Этот парень говорит так, как сказал бы сам переодетый Один.
Хакон заметно вздрогнул.
— Может, он и не сын йомского ярла, — возле Дага присел на корточки форинг в богатом платье, с изуродованным шрамами лицом, — но Хьялти Молодой говорит дело, конунг. Утром мы видели двух воронов на берегу. А потом еще кое — что…
— Но я сомневался, знак это Одина или просто две голодные птицы! — жадно подхватил Хакон. — И что изменилось?
— Ветра нет, вот что изменилось, — бросил форинг со шрамами. — Хьялти говорил тебе, разве это не похоже на второй знак?
— Знак для меня? — Конунг жадно впился взглядом в бесстрастного Хьялти. Его левый глаз снова задергался, и конунг потер лицо рукой.
Даг подумал, что этот человек, обладающий огромной властью, не может и шагу ступить без повеления богов. Еще он спросил себя, уж не святая ли водица нанесла физиономии конунга такой вред. Бояться Северянин перестал. Словно перешагнул какую — то черту, отрезавшую его от прежнего мира.
— Мой конунг, ты помнишь, как ветер раздувал наши паруса, когда ты спешил на помощь к Харальду? — спросил Хьялти. — А нынче стоит безветрие, которого не бывало десять лет. Это знамение. Ты должен решить, плыть дальше до Треннелага с этими людьми или спасать державу. Северянин прав, кто бы он ни был. Хотя это плохо, что ты не слушаешь меня внимательно, мой господин. Прежде очень многие сравнивали тебя с Харальдом Прекрасноволосым, конунг. Многие верили, что ты соберешь воедино все фюльки, изгонишь последышей Гуннхильд и дашь бондам прежние свободы. Вместо свобод ты везешь людей с крестами.
— Твои слова режут, как мой кинжал, — пробурчал Хакон. — Но что же делать? Я поклялся при всех, что не нанесу им вред. Я взял тех, кого мне поручил Синезубый. Я поклялся, что позволю им проповедовать в наших землях…
— И рушить ваши святыни, как порушили на Марсее? — не вытерпел Даг.
— …И убивать наших жрецов? — бесстрашно подтянули ярлы.
Хакон непроизвольно схватился за рукоять меча. Вместо того, чтобы спрятаться, Даг сделал шаг вперед. На короткое время Хакон погрузился в раздумья, точно уснул. Потом он встал, выпрямился во весь свой огромный рост. Его фигура вновь обрела силу, а голос громыхал.
— Передать всем — мы идем к берегу!
Барабанщик выбил дробь, пропел рожок. Дежурная смена гребцов уселась на весла. Даг заволновался, что же решили насчет него, но Хьялти Младший ободряюще ему кивнул. Гребцы ударили веслами по воде, полоска земли поползла навстречу. Чувствуя недоброе, святые отцы замерли в ожидании. Вскоре драккар царапнул килем песок.
— Вы все свободны! — обратился к бледным клирикам конунг. — Эй, Хлив, посади святых отцов в лодки и высади на берегу. Пусть проповедуют!
— Но… но… это предательство! — заверещал отец Бруно.
— Вас покарают… — пискнул другой клирик.
— Мы здесь погибнем!
Северянин оглядел местность, где посланцам папы предстояло открыть богословскую кафедру. На несколько дней пути вокруг расстилалась угрюмая скалистая местность, без признаков жилья и даже без приличного леса, чтобы соорудить укрытие. С севера наползали черные грозовые тучи. Едва дружинники пошвыряли в прибрежную гальку сундуки и тюки несчастных, как флюгер завертелся и за бортом хлестнула первая волна.
— Клянусь копьем Одина, — прошептал Хакон, — боги услышали нас! А теперь вы слушайте меня, — повеселевший конунг обратился к соратникам. — Я больше не заплачу Датчанину ни эре серебра, ни вшивого куньего хвоста! Он унизил всех нас, обмакнув в грязную воду. Пусть теперь сам лижет сапоги кейсару. А если саксонские свиньи приплывут к нам, что мы сделаем?! — Он выхватил меч и потряс им над головой.
— Пусть приходят, нам нужны рабы! — заревела в сто глоток корабельная дружина. — Мы вырвем им кишки и, подпалим им шкуры, как настоящим свиньям!
Драккар рывками отползал назад, в полосу свинцовой ряби. Паруса затрепетали на ветру. На берегу метались и сыпали проклятиями покинутые священники. Их слуги и охранники отрекались от господ, молили Хакона оставить их на корабле, но он был непреклонен. Некоторых просто спихнули за борт.
— Передать всем отрядам, — командовал конунг. — Поднять паруса, мы пойдем через Эйрарсунд и перебьем всех датчан, кого встретим в пути. Мы отомстим так, что Харальду и не снилось. Лучших из них мы заберем живыми и устроим такую жертву, что боги простят нас!