Проклятие Усердия. Том 2
Шрифт:
За основу бралась раскраска с двумя одинаковыми, но в то же время отличающимися наполнением изображениями. На первом листе — едва заметные серые контуры и краска. Много краски. На втором — чёрно-белый рисунок, на котором местами пробивались поблекшие цвета, размывающие чёрно-белые линии.
Первый лист был изнанкой, в которой материя была равномерно проявлена повсюду, но бал правила «краска» — мана. Второй же представлял собой реальный мир, материальный и чёрно-белый донельзя, но при том впускающий в себя краску — ману, которая, при должной концентрации,
В конце концов, простота понимания чего бы то ни было почти всегда являлась решающей.
Вырвавшись из вязкого болотца собственных мыслей, проклятый вновь обратил «взор» на своё тело, отражение, — или оригинал? — которого лежало здесь, на изнанке, и прямо-таки напрашивалось на всестороннее изучение. Впрочем, от этого самого изучения Виктора удерживало странное ощущение. Словно его что-то тянуло назад, в «родное» измерение. И с каждым мгновением тянуло всё сильнее, что малость подразогнало завесу, мешающую парню нормально мыслить.
Первым делом Виктор обратил внимание на голову своего тела, ведь именно там концентрация маны была максимальной вопреки тому, что эта «роль» обычно отводилась Сердцу. Явление в полной мере странное и не поддающееся объяснению. Ведь если здесь, на изнанке, в голове столько маны, то её должно быть много и в материальном мире.
Или её стало много после боя, или даже после потери проклятым сознания?..
Череда самых разных теорий пронеслась в мыслях Виктора, пока тот не остановился на наиболее реальной и не наносящей фатальных ударов по выстроенной людьми теории маны: переход на изнанку в качестве триггера или побочного эффекта концентрировал ману в голове. Само по себе это проклятому ничего не давало, но пища для размышлений выходила вполне себе недурственная. Тут и сама изнанка, и мана в голове, и то, как всё на самом деле выглядит…
От осознания открывшихся перспектив, — особенно если научиться выходить на изнанку осознанно, — у Виктора перехватило бы дыхание, если бы он дышал.
Дышал?!
Осыпая себя и всё вокруг самыми грязными проклятиями, проклятый инстинктивно ухватился за ощущение скорого конца, потянув его на себя точно пробку в ванной. В ту же секунду «точка восприятия» начала смещаться к его телу, пока, наконец, не угнездилась в том окончательно. И в ту же секунду Виктор распахнул глаза во вполне материальном, простом и понятном мире, встретившим его болью в груди и пятнами перед глазами. Благо, эти неприятные ощущения порядком ослабились, стоило проклятому только набрать полную грудь столь необходимого всему живому воздуха…
— Есть! Стабилизационные сюда!
В распахнутый рот проклятого залили не одну и даже не две крошечных склянки с концентрированными снадобьями. При этом пошевелиться Виктор не мог, видимо, из-за введённых ранее препаратов.
— Состояние?
— Полностью стабильно… как и минуту назад. — Пожилой лекарь с длинными седыми космами, закрывающими большую часть лица, недовольно фыркнул. — Молодой господин, вы нас слышите? Понимаете?
Парню пришлось моргнуть дважды, так как даже его шея им неконтролировалась.
— Вы знаете, что с вами случилось? Догадываетесь? — «Отсигналив» лекарю нет и да соответственно, Виктор с благодарностью уцепился губами за протянутую ему пипётку с, по всей видимости, противоядием. И — да, яд тоже мог быть лекарством. Как парализующий человека, но не убивающий его, например. — Через минуту вы сможете говорить. Нам нужно знать, что произошло и не может ли это повториться снова.
И Виктор стал ждать, разминая язык и возвращая себе чувствительность.
— Итак? — Старший из лекарей наклонился над своим пациентом, вопросительно вздёрнув бровь.
— Часть дара Тэмпеста Многоликого. Которым я неправильно воспользовался. — Говорить всё ещё было не слишком приятно, так что Виктор поначалу обрезал предложения. — Позволил взглянуть на мир со стороны. Заметил, что не дышу. Вернулся.
— Впервые о таком слышу. — Старик нахмурился. — Придётся вам, молодой господин, следующие сутки, а то и двое провести в этих стенах.
Виктор покачал головой.
— Мне нельзя прерывать тренировки ни на один день. Хотя бы минимум, но я должен выполнить.
— А если подобный приступ повторится снова, но уже там, где не будет способных оказать помощь людей? Это исключено, молодой господин. — Старший лекарь уступать не собирался, и каждое его слово было подобно вколачиваемому в крышку гроба гвоздю.
Но у Виктора имелся гвоздодёр, титулом и самодурством именуемый.
— И всё-таки я настаиваю. Мои ранения сами по себе не столь страшны… — При том со стороны Виктор определённо походил на мумию. — А приступ, как вы это называете, я контролирую. И даже в худшем случае смогу его прервать, как это сделал недавно на ваших глазах.
Старик прищурился, поймав взгляд непокорного пациента и, по всей видимости, намереваясь раздавить того морально. Но вот в чём соль: проклятый мог играть в гляделки сколь угодно долго хоть с самим Дьяволом.
— В течение следующих двух-трёх дней на каждой тренировке вас будет сопровождать мой помощник. И это не обсуждается, молодой господин.
— Пусть так. — Виктор довольно кивнул. Что ему до наблюдателя, если тот носит ту же фамилию — Бельвиос? — Я могу перебраться в свои покои?
— Этой ночью — нет. Вам необходим присмотр, молодой господин. И ещё один момент: к вам уже давно пытается пробиться гостья…
Проклятый хмыкнул. Он хорошо себе представлял, что там за гостья, что она будет говорить и к чему это может привести.
— Думаю, развеять опасение Линнет у меня сил хватит. — В ответ на эти слова старший лекарь лишь хмыкнул не менее многозначительно, чем сам Виктор пятью секундами ранее. И параллельно с этим направился к выходу из помещения, к двери, за которой парень, сосредоточившись, ощутил знакомую ману своей подруги.