Проклятие женщины
Шрифт:
Спалось в поезде плохо. Стук колёс убаюкивал, но при этом, одновременно, будил. По проходу постоянно кто-то ходил, хлопала дверь туалета. Соседка с нижней полки смотрела фильм в наушниках и тихие звуки перестрелок тоже мешали выспаться. А ещё Рома опасался заспаться. Во сне ему несколько раз мерещилось, что поезд уже остановился, люди выходят, а он всё спит. Он просыпался, всматривался во тьму за окном, вслушивался в стук колёс.
Часа в четыре ночи начала болеть голова. К семи утра она уже раскалывалась, словно переспелый арбуз. Роман чувствовал себя разбитым, словно всю ночь разгружал вагоны со снарядами. Обычно голова начинала болеть во сне, и он хотя бы высыпался. Рома спустил ноги в проход, скрючившись, сел на верхней полке. К горлу начала подкатывать тошнота. Он спрыгнул. В этот момент в глазах на мгновение потемнело, поезд качнулся и Рома обнаружил, что лежит на нижней полке, прямо на девушке, которая пол ночи смотрела фильмы с планшета.
Она неуклюже ударила его по лицу, начала кричать, но Рома не обратил на это внимания. Он подскочил и устремился к туалету. Голова грозила разорваться от боли, предметы перед глазами приплясывали, как всегда бывало перед обмороком. К тому же шатался поезд. Роман врезался в грудь какому-то здоровенному мужику, вдогонку получил нелицеприятный эпитет. Зацепил чьи-то свесившиеся в проход ноги. Перед туалетом в очереди стояла полная женщина лет пятидесяти и молодой парень, который явно отправился покорять столицу. Оба посмотрели на побелевшее лицо Романа. В этот момент замок на одной из кабинок щёлкнул. Дверь открылась и вышла девушка в серых лосинах. Рома оттолкнул девушку и успел упасть на колени перед стальным унитазом. Рвало кислой желчью, на лбу вздулась и пульсировала вена. Щёлкнул замок, видимо кто-то догадался закрыть за ним дверь. Поезд шатало. В какой-то момент Рома почувствовал, как его руки ослабли, а в следующий миг он стукнулся лбом о стальной унитаз. Однако боли почувствовать не успел – мир померк.
В себя он приходил медленно, словно выплывал с километровой глубины. Просто в какой-то момент начал чувствовать качку. Некоторое время лежал и не мог понять, каким образом оказался на корабле. В какой-то миг даже померещилось, что попал в читанную накануне книгу и вот-вот раздастся голос капитана Бродмира. Рома настолько уверился в собственном попаданстве в другой мир, что всерьёз ожидал новую жизнь, полную опасности, приключений, пиратской романтики…
А потом пришли запахи. Пахло общественным туалетом и мылом.
Затем вернулись звуки. Стучали колёса, лязгнул замок тамбурной двери, под днищем грохотала вагонная сцепка.
Затем вернулось и зрение, а вместе с ним и осязание. Рома понял, что лежит на полу возле стального унитаза. Из коридора слышатся женские голоса. Отчётливо прозвучала фраза: «Кажется, он пьян».
Роман тяжело поднялся вначале на колени, схватился за крохотную раковину и встал на ноги. Голова раскалывалась до такой степени, что свет резал глаза. Дрожащей рукой Рома залез в задний карман. Достал цитрамон, наклацал пятнадцать таблеток в руку. Закинул в рот и запил водой из-под крана. Затем умылся, осмотрел одежду, насколько позволяло зеркало. Повезло – не испачкался. Он надавил ручку и вышел. В крохотном коридорчике скопилось уже пять человек. Рома прошёл к своему месту. С трудом забрался наверх. Закрыл глаза и принялся ждать, когда боль утихнет.
По проходу ходили люди. Пахло колбасой и кофе. Соседка снизу опять врубила какой-то фильм, но теперь без наушников.
Когда поезд вползал на Казанский вокзал, головная боль уже почти стихла. Некоторые люди потянулись к выходу задолго до остановки состава, поэтому из вагона Рома вышел одним из последних. Прохладный воздух мгновенно забрался под одежду. Пахло сотней разных вокзальных запахов. По соседнему пути отъезжал маневровый тепловоз, его чёрный дым взвивался под металлическую крышу вокзала. Отец ждал в начале перрона. В лёгкой кожаной куртке. Он протянул сыну жилистую ладонь. Роман вяло пожал руку.
– Давай, – отец подхватил дорожную сумку сына. – Пошли, – сказал он.
Рома шёл, смотрел на родителя. Время делает своё дело, хотим мы этого или нет. Отец стал чуть ниже ростом, едва заметно прихрамывал на левую ногу. Четыре года назад он попал в какую-то переделку, повредил сухожилия. Отец ещё крепился, старался сделать вид, что он мужчина в расцвете сил. Однако хватало мимолётного взгляда, чтобы понять: от немощной старости его отделяет миг. Щелчок пальцев. Одно страшное событие.
– Например, моя смерть, – вслух подумал Рома.
Они вышли из вокзала, перешли через несколько переходов, свернули на узкую улочку. Возле красного автомобиля отец остановился. Пошарил в кармане куртки, и машина мигнула аварийкой. Щёлкнули замки.
– Садись, – бросил отец.
Роман забрался в автомобиль. Отец закинул сумку в багажник и сел на водительское место. Завёл мотор и несколько мгновений смотрел на приборную панель.
– Ты не умрёшь, – глухо произнёс он.
Рома кисло усмехнулся. Хотел скаламбурить что-нибудь наподобие: «сказал папа мёртвому сыну». В последний момент сдержался. Его отцу было хуже, чем ему самому – и он это видел. Хоронить детей самое большое горе, которое может постигнуть человека.
– Слышишь меня? – отец посмотрел на сына. В его глазах Роман разглядел железную решимость.
– Я слышу тебя… папа, – выдавил сын. Он уже несколько лет не использовал этого слова. – Только не думаю, что это зависит…
– Больше ни слова! – взмахнул рукой отец. – Ты будешь жить и точка.
Он повернул ключ в замке зажигания. Мотор ответил глухим рыком.
– Я бы и сам не против… – отозвался Рома. – Не думал, что когда-нибудь и кому-нибудь признаюсь… мне страшно. До дрожи пробирает, когда подумаю, что новый год этот мир встретит уже без меня.
Ехали долго и молча. Роман отстранённо наблюдал за дорогими автомобилями на дорогах. В их маленьком городке на такие оборачивались. В столице же равнодушные и пресыщенные люди не обращали на них внимания. Роскошь перестаёт быть роскошью, когда ей не завидуют. Москва жила и бурлила. Люди меняли свои жизни на бумажки, брали ипотеки ради пресловутого штампа в паспорте, строили свои бизнес-империи, которым всё равно предстояло рухнуть. Рома смотрел на этот огромный муравейник и не мог понять, зачем всё это? Все эти люди всё равно не доживут даже до конца века. За их квартиры перегрызутся родственники, а их бизнес пойдёт с молотка. Так уже было много-много раз. Роман понимал иррациональность своего мышления. Исходя из этих рассуждений, жизнь вообще бессмысленна. Всё ценное когда-нибудь станет пустым звуком, всё созданное будет разрушено и забыто, все милые малыши состарятся и умрут. Зачем жить? На пороге смерти Роман остро прочувствовал этот вопрос. Когда твоё тело умирает, погибает и смысл жизни. Если он, конечно, вообще был.
Отец свернул во двор многоэтажки. Проехал вдоль ряда припаркованных автомобилей. Свободное место нашлось возле подъезда. Выбравшись из тёплой машины, Роман сразу замёрз. Осмотрел двор. Неподалёку, на детской площадке, бегали друг за дружкой дети. Роман и сам помнил, как точно так же резвился. И вот уже предстоит умирать. По-настоящему быстротечность жизни человек понимает лишь в её конце.
По-прежнему молча, отец с сыном поднялись на четвёртый этаж. В квартире их встретила Варя, в розовом махровом халате. Роман был знаком со сводной сестрой, но лицом к лицу встретился впервые. Она была на пару лет младше. После школы отучилась в медицинском колледже, но не отработала по специальности ни дня. Перепробовала множество профессий, пока не осела в диспетчерской такси, где быстро заняла должность старшего диспетчера. Слегка полноватая, с круглым и каким-то детским личиком, она производила на людей неизменно приятное впечатление. Три года назад Варвару сбила машина. Какой-то мажор на «гелике» переехал девушку на нерегулируемом пешеходном переходе, после чего скрылся. Были свидетели, были камеры видеонаблюдения, но его каким-то непостижимым образом так и не нашли. Зато искалеченная Варвара была настолько плоха, что врачи предпочитали отмалчиваться, нежели говорить о сроках выздоровления. Лишь один врач как-то бросил: молитесь. Роман рассказал о случившемся Кате. Она подробно расспросила своего молодого человека, насколько ему жаль сводную сестру. Рома сознался, что жаль не ему, а отцу, который себе места не находил, в его сердце умещалась не только любовь к родным детям, но и к приёмной дочери. На следующий день Катю отправили на курсы повышения квалификации. Её не было неделю… В день её возвращения сводная сестра резко пошла на поправку. Без каких-либо последствий. Непостижимым образом срослись даже переломы.