Прокляты и убиты. Книга вторая. Плацдарм
Шрифт:
Держа на спуске автомата палец, наставив оружие в проем блиндажа, с которого, падая, сорвал плащ-палатку Финифатьев, Шорохов крикнул:
– Кто есть – выходи! – и тише, зловещей: – Не то перестреляю!
– Хенде xox! – тонким голосом помог ему сержант Финифатьев.
Из проема блиндажа, из недр земли донесло дребезжащий, тонкий голосок:
– Хитлег – ка-а-а-апут! Хитлег ка-апу-ут!…
Держа автомат наизготове, Шорохов вошел в блиндаж.
– Финифатьевич! Финифатьевич! Ты что? Ты что? – сержанта тормошил один из наблюдателей-артиллеристов, всегда его охотно подпускавший к прибору и посмеивающийся
В глубине блиндажа, подняв колени до подбородка, закрываясь углом одеяла, вызевывая одно и то же «Хитлег ка-а-апут!» – дрожал безоружный немец. Шорохов сдернул с него одеяло, схватил за ворот кителька, чтоб вытащить из угла. И услышал притаенное журчание, и не сразу догадался: вояка послабел животом. Шорохов плюнул – опасаться некого и немедленно начал шариться в блиндаже, распинывая банки, коробочки, карточки, шуршал бумагой, мимоходом вмазал немцу по уху, и тот, словно бы включившись, громко заклохтал: «Хитлег ка-а-апут! Хитлег капут!…»
– Он обделался, что ли? – потянул носом вбежавший в блиндаж Шестаков.
– Обделашся, когда таких орлов, как я, узришь, – и напустился с дурашливым гневом на немца: – Воняш тут! Священную нашу землю и любимого Гитлера обсираш!…
Немец, услышав имя фюрера, согласно запел: «Хитлег ка-апут!…»
Шорохов сгреб его за шкирку, намереваясь выбросить из блиндажа вон, но навстречу артиллерист и Булдаков втаскивали в блиндаж сержанта Финифатьева.
– Ах, дед, дед, – бормотал Булдаков и утешал одновременно. – Ничего-ничего! Живой, дед, главное, живой, и вдруг рявкнул на Шорохова: – Да уймись ты! Глотничать кончай! Нашел время шакалить! Не добивай фрица. Дуй к пулемету!
– К какому пулемету? – с сожалением выпустил Шорохов туго затянутый ворот мундира на мальчишеской, позвонками хрустящей, шее.
– К немецкому. Под деревом установлен. Первого номера сняли, второй в песок уткнулся – «Гитлер капут!»
– Во, вояки у Гитлера остались, так вояки!
– Всякие есть. Надо за майором.
– Да вон он, твой любимый майор, уже трюхает. Опираясь на сучковатую, обмытую водой палку, майор ковылял к блиндажу, поддерживаемый лейтенантом Боровиковым. За этой парой гуськом тащился во главе с топографом остальной служивый народ.
– Ну, что? Как? Хотя вижу…
– Подполковник и Мансуров убиты, товарищ майор, Финифатьев ранен. Мы не успели, – доложил Шестаков.
– Ах ты! – поморщился майор. – Только что, вот же живые были!… Я как чувствовал… Подполковник сам… Сам хотел. Сам шел. Мансуров, Мансуро-ов!… Опытных бойцов совсем мало остается… – постояв минуту возле разбросанно лежавших друг подле друга подполковника Славутича и Мансурова, перевел взгляд на убитого немца, из которого вымывало водою Черевинки остатную кровь, встряхнулся. – Пленные есть?
– Есть, есть, товарищ майор. Нечаянно один сохранился.
Шорохов к пулемету не спешил, он шарился уже на площадке наблюдателей – весь исхлопотался. Нашел жратву, не иначе как паек офицера, хрустя тонкой колбасой, будто морковкой, махнул кому-то из пехотинцев рукою, зовя к себе.
– Где пленный? Немедленно его ко мне! Лешка кивком головы показал майору на блиндаж и, слегка его придерживая, помог войти в низкое помещение. Окинув быстрым взглядом блиндаж, майор шагнул к сделанному из лодочной беседки столику, на котором
– Зинд зи нахрихтенман? (Вы – связист?) – не открывая глаз, властно спросил майор пленного. Немец, услышав родную речь, начал озираться по сторонам. – Антвортен зи шнэль: зинд зи нахрихтенман? (Отвечайте быстрее: вы связист?).
– Я! – коротко пискнул немчик и услужливо добавил: – Ихь! Ихь хабэ нихт гешосэн, херр официр. (Да! Я! Я не стрелял, господин офицер.)
– Вольф! Херэн зи майн бэфель: немэн зи ден телефонхерэр унд антвортэн зи шнэль. Махэн зи дас биттэ руик, загэн зи, дас ир ойх нах дэм митагэсэн унтерхалтэт, унд ди руссэн нэктет. Хабен зи ферштандэн? (Вольф! Слушайте мой приказ: сейчас же возьмите трубку телефона и ответьте. Постарайтесь сделать это спокойно. Скажите, что у вас тут дразнили пальбой русских, развлекались после обеда. Вы меня поняли?)
– Я! Их бемюэ михь, херр официр, ихь бемюэ михь. (Да! – пролепетал Зигфрид Вольф, – я постараюсь, господин офицер, я постараюсь…)
– Ихь гарантирэ фюр зи лебэн унд ди абзэндунг ин лагер фюр кригсгефангэнэ. (Гарантирую вам жизнь и отправку в лагерь для военнопленных), – майор понюхал воздух, отодвинулся подальше от Зигфрида Вольфа на край земляных нар и, вытащив из кармана пистолет, положил его на колени.
Лешка с удивлением смотрел на этот старый, чуть подоржавевший пистолет – он не видел его у майора Зарубина с момента переправы и вообще привык воспринимать майора как руководителя предприятия, что ли, начисто забыв, что тот – профессиональный военный. «Неужели майор выстрелит в человека? Да ведь поди и стрелял, при необходимости, и не раз, – воюет-то с самой границы…»
Зигфрид Вольф взял трубку, продул. Майор настороженно следил за ним. Лешка поймал пальцем крючок шороховского автомата. Хозяин все время забывал про свое личное оружие, все возился, искал чего-то в блиндаже и его окрестностях.
– Ах ты, дед, дед! Нельзя тебя оставлять ни на минуту… Ах ты, дед, дед! – укоризненно твердил Булдаков, перевязывая Финифатьева.
– Он эть, Олешенька, живой, супротивник-то, оборонятца, – плаксиво отзывался разжалобленный другом Финифатьев.
– Я те говорил, не лезь без меня никуда, говорил?! – Булдаков поднял с полу консервную банку и сердито вышагнул из блиндажа.
– Да прекратите же вы! – едва слышно прошипел майор.
– А приказ? Я эть тожа военнай, тожа подневольнай, – не столько другу вдогон, а чтобы майору и всем остальным слышно было, слезился сержант.
Немецкий связист боязливо дул и дул в трубку, из которой железно дребезжало.
– Вольф, хало! Вольф! Вас фюр айн шэрц? Вас махст ду мит дэм телефонхерэр? Ихь херэ шон… (Вольф, алло! Вольф! Что за шутки? Чего ты делаешь с трубкой? Я же слышу…)
– Хало, Вальтер! Хало, Вальтер! Вас зумэришст ду? Эс вар митагсцайт. Унд нах дэм зэтигэндэн митагэсэн, ду фэрштэйст… (Алло, Вальтер! – зашевелил резиновыми губами Зигфрид Вольф и прокашлялся. – Алло, Вальтер! – уже бодрее продолжал он. – Что ты зуммеришь? Был обед… Хороший обед, – Зигфрид Вольф попытался улыбнуться, майор поощряюще кивнул ему. – А после сытного обеда, сам понимаешь…)