Шрифт:
Chuck Palahniuk
Damned
Жизнь коротка.
Смерть бесконечна
I
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Тут, в аду, я недавно, но я ни в чем не виновата, разве лишь в том, что умерла от передоза марихуаны. И еще в том, что я толстая – настоящая свиноматка. Если в ад попадают из-за низкой самооценки, то это мой случай. Я бы хотела соврать и сказать, что я стройная блондинка с большими сиськами. Но я толстая, и, честное слово, на то есть уважительные причины.
Для начала позволь мне представиться.
Как
Да, я знаю слово «адекватный». Я мертвая, а не умственно отсталая.
Честное слово, быть мертвой гораздо проще, чем умирать. Если вы целыми днями пялитесь в телевизор, то быть мертвым вам будет раз плюнуть. Смотреть телевизор и сидеть в Интернете – отличная подготовка к посмертию.
Для наглядности я попробую описать смерть, сравнив ее с тем, как моя мама открывает ноутбук и подключается к камерам охранной системы нашего дома в Мазатлане или Банфе. «Смотри, – говорит она, развернув ноут экраном ко мне, – снег идет». На экране компьютера мягко светится интерьер нашего дома в Милане: большая гостиная, за высокими окнами падает снег, и, удерживая комбинацию клавиш Ctrl+Alt+W, мама дистанционно раздвигает шторы. Нажимая Ctrl+D, она удаленно приглушает свет, и прямо из поезда, арендованного автомобиля или частного реактивного самолета мы любуемся красивыми зимними видами из окон нашего пустого дома на экране маминого ноутбука. Комбинацией Ctrl+F она зажигает газовый камин, и через устройство звукового контроля мы слушаем, как трещит пламя в камине, слушаем тишину итальянского снегопада за окнами. После этого мама переключается на наш дом в Кейптауне. Мониторит наш дом в Брентвуде. Она одновременно пребывает везде и нигде, восхищается закатами и листвой где угодно, но только не там, где находится прямо сейчас. В лучшем случае – бдительный страж. В худшем – вуайеристка.
Моя мама может убить полдня жизни, просиживая за ноутбуком и разглядывая пустые комнаты, заставленные нашей мебелью. Дистанционно настраивая термостат. Приглушая свет и выбирая подходящий уровень громкости для музыки, звучащей в каждой комнате. «Чтобы сбить с толку потенциальных грабителей», – объясняет она. Переключаясь с камеры на камеру, мама наблюдает, как сомалийская горничная убирается в нашем парижском доме. Сгорбившись над экраном компьютера, мама вздыхает и произносит:
– В Лондоне у меня цветут жимолости…
Не отрываясь от делового раздела «Таймс», папа поправляет ее:
– Правильно говорить: «цветет жимолость».
И тогда мама хихикает и, может быть, нажимает комбинацию клавиш Ctrl+L, чтобы на расстоянии в три континента запереть горничную в ванной комнате, потому что ей кажется, будто кафель отмыт не до блеска. Для нее это просто забавное развлечение. Воздействие на окружающий мир без физического присутствия. Заочное потребление. Так ваш собственный песенный хит прошлых лет, записанный несколько десятилетий назад, до сих пор еще крутится в голове какого-нибудь бедолаги-рабочего на потогонной китайской фабрике, с которым вы никогда в жизни не встретитесь. Тоже своего рода власть, но совершенно бессмысленная и бессильная.
На экране компьютера горничная ставит вазу со свежесрезанными пионами на подоконник в гостиной нашего дома в Дубае, а мама шпионит за ней через спутник по беспроводной связи, нажимает на клавиши, выставляет на кондиционере предельно низкую температуру, вымораживает весь дом, создает в комнате холод, как в морозилке, как на горнолыжном курорте, тратит целое состояние на электричество и фреон, чтобы этот несчастный, уже обреченный букетик за десять долларов простоял в вазе хотя бы на день дольше.
Вот что значит быть мертвой. Да, я знаю слово «заочный». Мне всего лишь тринадцать лет, но я не тупая, и, будучи мертвой – о, боги, – я хорошо понимать саму суть заочности.
Быть мертвой – значит путешествовать налегке.
Быть мертвой – значит быть безостановочно мертвой, круглосуточно, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году… всегда.
Что ты чувствуешь, когда из тебя выкачивают всю кровь? Вам лучше не знать. Наверное, зря я сказала о том, что я мертвая, потому что теперь вы, конечно, считаете себя круче.
Да, мы все кажемся друг другу немного странными и загадочными, но никто не представляется таким чужеродным, как мертвый. Мы можем простить незнакомой девице тягу к католицизму или однополой любви, но только не признание в собственной смерти. Мы ненавидим людей, потакающих своим слабостям и пристрастиям. Смерть – величайшая слабость, хуже алкоголизма и героиновой зависимости. В мире, где тебя называют лентяйкой, если ты не бреешь ноги, быть мертвой считается непростительным изъяном.
Ты как будто увиливаешь от жизни, не прилагаешь серьезных усилий, чтобы реализовать свой пресловутый потенциал. Ты тряпка и лодырь! Быть толстой и мертвой – это, скажу вам, двойной облом.
Да, это несправедливо, но даже если вам меня жаль, вы все равно наверняка жутко довольны, что еще живы и жуете сочное мясо какого-то бедного животного, которому не посчастливилось занять в пищевой цепочке место чуть ниже вас. Я все это рассказываю вовсе не для того, чтобы вызвать сочувствие. Я девчонка тринадцати лет, и я мертвая. Меня зовут Мэдисон, и я совсем не нуждаюсь в вашей дебильной снисходительной жалости. Да, это несправедливо, но так уж устроены люди. Каждый раз при новом знакомстве у нас в голове звучит тонкий злорадный голосок: «Да, я очкарик, я толстая, я девчонка, но я хотя бы не гей, не еврей и не негр». Что означает: ну и пусть я такая, какая есть, но мне все же хватает ума не быть такой, как ВЫ. Я поэтому и сомневалась, нужно ли признаваться, что уже умерла. Ведь живые считают себя круче мертвых, даже мексиканцы и больные СПИДом. Это как на уроке истории западной цивилизации в седьмом классе, когда вам рассказывают о величии Александра Македонского, а вы сидите и думаете: «Если он был таким храбрым и умным… таким великим… так чего же он умер?»
Да, я знаю слово «злорадный».
Смерть – Большая Ошибка, которую НИКТО из нас не собирается совершать. Отсюда хлеб с отрубями и колоноскопия. Прием витаминов и мазки с шейки матки. Хотя нет, лично вас это никак не касается – вы никогда не умрете, – вы круты не в пример мне, убогой. Ну, флаг вам в руки. Продолжайте тешить себя этой мыслью, мазаться солнцезащитными кремами и ощупывать себя на предмет уплотнений под кожей. Не буду вам портить Большой Сюрприз.
Но, если по правде, когда вы умрете, то, наверное, даже бомжи и дебилы с задержкой развития не захотят поменяться с вами местами. В смысле, вас будут жрать черви. Вопиющее нарушение прав человека. Смерть надо бы объявить вне закона, но «Международная амнистия» почему-то не начинает кампанию по сбору подписей. Рок-звезды не проводят совместные концерты и не выпускают хитовые синглы, вся выручка от которых пойдет на решение проблемы червей, пожирающих МОЕ лицо.
Мама заявила бы, что я опять изощряюсь в остроумии. Она сказала бы: «Мэдисон, хватит умничать». Заметила бы: «Ты уже мертвая, так что уймись».
А для папы моя смерть, наверное, стала большим облегчением, по крайней мере, теперь ему можно не беспокоиться, что я опозорю его внебрачной беременностью. Папа всегда говорил: «Мэдисон, уж не знаю, кому ты достанешься, но мало ему не покажется…» Если бы он только знал!
Когда умерла моя золотая рыбка, Мистер Вжик, мы спустили ее в унитаз. Когда умер мой котенок Тигрик, я попыталась спустить в унитаз и его тоже, и нам пришлось вызвать сантехника, чтобы он прочистил засор в трубе. Вот такая беда. Несчастный Тигрик. Когда умерла я сама… Не буду вдаваться в подробности, но, скажем так, некий мистер Изврат Макизврат из работников морга увидел меня голой, выкачал из меня всю кровь и предался бог знает каким извращенческим плотским утехам с моим девственным тринадцатилетним телом. Может быть, я и впрямь изощряюсь в остроумии, но и сама смерть – это сплошная большая хохма. После всех перманентных завивок и уроков балета за мамины деньги меня вылизал разгоряченным языком какой-то пузатый развратник из морга.