Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество
Шрифт:
– Тяжко тебе, батюшка, пришлось, одиноким волком быть куда сподручнее, – вслух промолвил есаул, обращаясь к покойному родителю. Князь Дмитрий и Елена испуганно взглянули на него, видимо, они решили, что Княжич начал заговариваться. Иван печально улыбнулся – от такой жизни действительно тронуться умом немудрено. Присев за стол, он с явною издевкой поинтересовался у царского посланника:
– И чем же побратим так государю досадил?
– Тут, пожалуй, не в досаде, в страхе дело, – ответил тот. – Не послушались, видать, меня казаки да вновь в набег на татарву пошли, а крымский хан царю Ивану пожаловался. Наверно, даже не пожаловался, просто пригрозил: не уймешь станичников – пожгу Москву, как десять лет назад. Государь же страх свой помнит. Много натерпелся он его, когда в начале войны все полки в Ливонию услал, а Гирей про то дознался да двинул тьмы ордынские на Русь. Иван Васильевич-то на опричников своих надеялся, думал, в случае чего, черным войском карательным столицу прикрыть. Ан нет, просчитался. Как татары объявились под Москвой, его кромешники, лишь пытать-казнить приученные, словно тараканы, по запечьям разбежались. И пришлось царю спасаться позорным бегством.
– Да слышал я эту историю. Чем о старом вспоминать, ты бы лучше посоветовал, что сейчас мне делать, – нетерпеливо перебил есаул. – Не могу я Кольцо предать, он же мне как старший брат.
– Значит, передумал идти в разбойники, – обрадовался Новосильцев и неторопливо, как бы взвешивая каждое слово, стал давать Ивану совет.
– Положение твое, конечно, незавидное. Тут с плеча рубить нельзя и одной отвагой волчьей не обойтись. Здесь змеиная хитрость требуется. Ежели откажешься ловить бунтовщиков, иль того хуже, сам в бунтовщики подашься, еще большим предателем станешь. Шуйский слов на ветер не бросает, непременно карателей на Дон пошлет. Он сейчас после стольких поражений, что от поляков потерпел, не перед чем не остановится. Надо же вину перед царем загладить. Вам-то с атаманом, может, и удастся от него уйти, но сколь людей невинных на плотах с петлей на шее до турецкого Азова поплывут. О таких историях ты тоже, надеюсь, слышал? Надо, Ваня, на Дон идти да исполнять приказ.
Грохнув кулаком о стол, Ванька попытался встать, но князь Дмитрий удержал его.
– Постой, не горячись. От меня и от нее, – Новосильцев уже открыто кивнул на Еленку, – можно уйти, но от себя не уйдешь.
Иван покорно сел, а Дмитрий Михайлович с уверенностью в правоте своей продолжил:
– Я тебя что, атамана вешать заставляю? Этого даже князь-воевода не требует. Как там сказано? – кивнул он на обрывки грамоты. – Изгнать воровские шайки Ермака и Кольцо из казачьих станиц. Вот и поезжай на Дон. Встреться тайно с атаманом да уговори его хотя б на время уйти. Русь большая, на другом конце ее, на Яике, к примеру, чем ни место вольным воинам? Там и Каменный Пояс недалече, а за ним бескрайняя страна Сибирь, где тоже татары обитают. Коль не может братец твой жить с ордою в мире – пущай туда отправляется. Какая ему разница, с Крымским иль сибирским ханом воевать?
Новосильцев сам не ожидал, что его совет так обрадует есаула. При упоминании о Сибири Иван нахмурил брови, припоминая вещий сон с укором отца Герасима, затем враз повеселел и, хлопнув князя по плечу, воскликнул:
– Ну и башковит же ты, Дмитрий Михайлович, не зря царь Грозный в послы тебя определил. С побратимом я легко договорюсь. Он, несмотря на нрав свой дерзкий, человек на редкость совестливый. Коль узнает, что из-за него казакам лихо грозит, непременно с Дону уйдет, даже уговаривать особо не придется.
Услышав это, Елена одарила – Княжича улыбкой, радостно промолвив:
– Вот и хорошо, что все так ладно складывается.
Знал бы Ванька, чего ей стоило это. Лишь чуткий на чужую боль царев посланник уловил в словах Еленки едва заметные отзвуки отчаяния. Еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, литвинка подошла к Ивану и, крепко сжав его ладонь чуть дрожащими пальчиками, почти по-детски попросила:
– Я тут озеро видала недалече, своди меня к нему. У нас на хуторе тоже озеро было красивое, с лилиями.
Выйдя из шатра, – Княжич было шагнул к привязанным к возку Лебедю с Татарином, но княгиня не отпустила его руки.
– Не трогай их, не надо, тут совсем рядом, так дойдем.
Круглолицая осенняя луна спряталась за тучами, и непроглядная ночная темень накрыла степь, однако колдовские глаза красавицы прекрасно видели даже в этой кромешной мгле. Держа Ивана за руку, словно поводырь, она вывела его к заросшему бурым камышом берегу.
За время их недолгого пути Елена не проронила ни слова. Не шибко искушенный в загадках нежной женской души есаул, наконец-то догадавшись, что с любимой творится что-то неладное, взволнованно спросил:
– Что с тобой, Еленочка? – и, не дожидаясь ответа, решительно заявил: – Поехали на Дон. Я хоть и не князь, а всего лишь Княжич, но не в землянке живу. Мой дом во всей станице первый, его отец покойный для мамы, дочери боярской, построил.
Любящее сердце несчастной красавицы затрепетало, словно пойманная птица. Прильнув всем телом к Ваньке, она поцеловала его в губы, но, сама не зная почему, вместо того, чтобы ответить да, печально вымолвила:
– У тебя, оказывается, мама есть, а я своей совсем не помню, она в родах умерла.
– Никого у меня нет, – тяжело вздохнул Иван. – Мою маму татары растерзали, когда мы из их плена попытались убежать.
– И давно это было?
– Давно, лет двенадцать назад, – ответил Княжич и, немного поразмыслив, растерянно добавил: – Если верить князю Дмитрию, то получается, что я в одно и то же время обоих родителей лишился.
– И как же жил, ты ж в ту пору еще дитем был неразумным?
– Дитем не дитем, а за маму отомстить сумел, – не без гордости ответил Ванька. – Поначалу мурзе, тому, что изнасиловать ее хотел, горло перерезал, а потом мы с атаманом да Герасимом всех до единого ордынцев смерти предали. Коренные казаки дитями не бывают, они на белый свет сразу воинами рождаются.
– Атаман – это Иван Кольцо, о котором в грамоте прописано? – поинтересовалась Еленка .
– Он самый, – обняв ее, кивнул Иван и робко вопросил: – Ты мне так и не ответила – едешь в станицу или нет.
Одарив его горячим поцелуем, литвинка вырвалась из Ванькиных объятий. Задорно подмигнув, она пообещала:
– Я тебе утром дам ответ, а сейчас купаться будем.
– Ты что, сдурела? Холодно уже, – попытался образумить сумасбродку есаул, но тут же смолк, завороженный видом божественной наготы своей любимой.
Любопытная луна наконец-то выглянула из-за туч, и Елена вновь предстала перед ним во всем своем великолепии. Откинув назад серебряные косы, чаровница счастливо улыбнулась. Ей по-женски было лестно, что не страшащийся даже черта Ванька-есаул одним лишь созерцанием ее прелестей повергнут в полное смятение.
– Раздевайся, чего уставился? Видел же меня и даже в руках держал, – воскликнула красавица, ныряя в расцвеченную отражением звезд водную гладь. Княжич не успел рта раскрыть, как она уже плескалась на середине озера, будоража ночную тишину звонким русалочьим смехом.