Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)
Шрифт:
Горский замолчал, глядя в огонь. Ермолов, желая поднять настроение солдат новыми прибаутками, возразил своему любимцу:
– Что же ты все праздники хвалишь? Не все коту Масленица, придет и Великий пост…
– Вот-вот! – подхватил, вновь оживляясь, Горский. – Пришел пост – редька да хрен, да книга Ефрем. Заговляюсь на хрен, на редьку да на белую капусту. Великий пост всем прижал хвост. В Чистый понедельник рот полощут. Даровая суббота – на первой неделе поста. Средокрестная – перелом поста: щука хвостом лед разбивает. В среду Средокрестной кресты пекут. А там Вербная: верба хлест – бьет до слез. На Вербной мороз – яровые
Долго еще говорил Горский. Как завороженные сидели солдаты, стар и млад. Слушал и Ермолов, думая о том, сколь дорога родная земля – Орловщина, Москва, Смоленщина. «Отчего я раньше мало задумывался, что я – русский?..» – подумал он.
Из темноты появился курчавый канонир.
– Ваше благородие! Француза поймали! – радостно сообщил он. – Я в дозоре стою, а француз, значит, крадется. Я его и хвать!
– Он малый слышкий, все учует, – похвалил солдата Попадичев.
– Так давай его сюда! – приказал Ермолов.
– Да к чему он вам, француз-то? Он, ваше благородие, говорит по-тарабарски, ничего не поймешь! – махнул рукой канонир.
Привели пленного. От него Ермолов узнал о ночном движении Мюрата.
На другой день после успешного боя отряд Милорадовича оторвался от изрядно потрепанных головных колонн неприятеля и скоро нагнал главные силы. Русская армия перешла на левый берег Дуная и истребила за собой мост.
Оставив Дунай между русскими и французами, Кутузов опрокинул все планы противника. Теперь настал черед тревожиться Наполеону, который тотчас увидел опасное положение Мортье за Дунаем и велел остановить наступательное движение своей армии. Он приказал Сульту и Бернадоту переправиться на судах через реку в подкрепление отрезанному корпусу. Но его распоряжение еще не было приведено в действие, как Кутузов у Кремса разгромил и отбросил войска маршала Мортье за Дунай.
Последним успехом русского оружия был подвиг арьергарда под начальством Багратиона, который у местечка Шенграбен сдерживал главные силы Наполеона, пока вся армия отступала на соединение с идущими из России войсками. Так завершился героический четырехсотверстный марш, на протяжении которого Кутузов несколько раз искусно избегал ловушек, расставленных ему Наполеоном.
6 ноября 1805 года в Брюнне русскому главнокомандующему донесли, что первая колонна Волынской армии находится в полумарше от города. После соединения русских сил Наполеон прекратил преследование, поняв, что теперь характер войны изменился.
Для союзников в самом деле наметился благоприятный перелом. Продолжая медленно отступать, Кутузов прибыл в Ольмюц, где находились два императора – Александр I и Франц – и куда вскоре подошла гвардия под начальством цесаревича Константина Павловича. Вся армия насчитывала теперь восемьдесят две тысячи солдат и расположилась биваками на возвышенной и выгодной для оборонительного сражения позиции. Из Северной Италии шел эрцгерцог Карл; на подкрепление русским двигался корпус Беннигсена; наконец Пруссия решила выступить против Наполеона, причем ее главная армия состояла из ста двадцати тысяч человек.
Союзные войска сближались отовсюду, и оставалось только выждать время, чтобы перевес склонился на их сторону. Выигрыш во времени был теперь важнее всего. Французская армия стояла в семидесяти верстах от Ольмюца, не решаясь атаковать русских. Наполеон страшился еще более удалиться от своих резервов и частей тыла.
Проанализировав обстановку, Кутузов на военном совете выступил против общего мнения – наступать. Он объявил, что делать это еще рано и следует отходить. Его спросили, где же он предполагает дать французам отпор. Кутузов отвечал: «Где соединюсь с Беннигсеном и пруссаками. Чем далее завлечем Наполеона, тем он будет слабее. И там, в глубине Галиции, я погребу кости французов». Гений 1812 года уже провиделся в этом ответе. Однако Александр, Франц, генерал-квартирмейстер союзной армии Вейротер, Аракчеев, генерал-адъютант Долгоруков настояли на немедленном наступлении.
С этого момента Кутузов, называясь главнокомандующим, покорился обстоятельствам, которые оказались сильнее его, объявлял по армии даваемые ему приказания и оставался простым зрителем событий.
В марше от Кремса до Ольмюца подполковник Ермолов в схватках с французами не участвовал. В самом начале перехода Кутузов отрядил его конно-артиллерийскую роту, вместе с кирасирским полком, навстречу идущей из России колонне, а затем приказал находиться в арьергарде Милорадовича.
Теперь Ермолову, как и всей русской армии, предстояло испытание, самое тяжелое с начала кампании.
5
Конно-артиллерийская рота Ермолова, приданная дивизии генерал-майора Уварова, двигалась навстречу противнику.
Марши были спланированы столь странно, что редко заканчивались раньше полуночи. Колонны в пути пересекались по нескольку раз. В темноте на изрезанной оврагами и ручьями топкой местности приходилось то кого-то опережать, то пропускать, доверяясь сбивчивым командам австрийского колонновожатого. Ермолов не мог знать точных намерений начальства, но общая молва была такова, что Кутузов не согласен с мнением государя и австрийцев – идти на Наполеона.
Пушки ползли в темноте, выдавая себя лишь характерным медным звуком да запахом пальников. Ездовые шепотом материли австрийцев всякий раз, когда лошадь с хлюпаньем оступалась в ручей или застревало колесо лафета. Ермолов ехал сбоку колонны, думая о том, что судьба по-прежнему не благоприятствует ему.
Правда, главнокомандующий выделял Ермолова и оказывал ему всяческое внимание. Завистливые штабные офицеры даже окрестили Алексея Петровича «L'enfant gate du general» – «баловнем генерала». Но злобный и мстительный Аракчеев продолжал преследовать подполковника. Несмотря на лестную характеристику, которую Кутузов дал Ермолову, граф Алексей Андреевич нарочито дарил свое покровительство другим. Тут Алексей Петрович еще раз почувствовал, как тяжко быть в опале у сильного начальника.
– Он и то считает за благодеяние, что, утесняя невинно, не погубляет… – пробормотал Ермолов.
– Что-что? – переспросил ехавший рядом Горский.
– Ничего, брат Харитоныч, это я сам с собою… Небось оттого, что никак не дождусь сражения…
– Говорят, Алексей Петрович, – тихо и торжественно сказал подпоручик, – что француз повсюду отступает, уходит. Силы-то сколько собралось у нас! Верно, Бонапарт почуял, что зарвался…
Да, по всей армии шел слух, будто Наполеон избегает боя и предпочитает ретироваться.