Пролитая вода
Шрифт:
– Конечно.
– Вы молодой писатель, талантливый и перспективный. Поверьте, это не лесть, я говорю это на основании всех мнений, которые высказывали о вас люди, понимающие в литературе толк. Кстати, я слежу за современной прозой и с большим удовольствием почитал бы ваши произведения еще до того, как они будут печататься. Интересно будет вспоминать через несколько лет, что не ошибся в известном уже писателе, так сказать, в самом начале его пути. Должен сказать, что и наши рекомендации иногда не бывают лишними, если журнал решает, печатать или нет.
Тенишев молчал.
– Нет-нет, вы не подумайте, что я предлагаю вам нашу помощь. Я просто как читатель,
– Но мои рукописи вы могли бы взять и в институте, – перебил Тенишев.
– Ну зачем привлекать к вам внимание? Поверьте, в этом нет никакой профессиональной необходимости, только мой читательский интерес.
– Если вы меня пригласили на встречу только из-за этого, конечно, я могу дать что-то почитать… из старого. Новое что-то не пишется в последнее время. Но по телефону вы сказали о моем друге – значит, наша встреча как-то связана с ним?
– Не буду скрывать, перед отъездом вашего друга с ним беседовали наши сотрудники, пытались образумить. Как вы понимаете сейчас, безуспешно. Поскольку это было не в Москве, я не присутствовал при беседах, но знаю, что наши сотрудники искренне старались помочь вашему другу. Кажется, он до конца не понимал, что навсегда теряет родину, друзей, язык, на котором, кстати, пишет стихи. Так вот, о вас Даниил отзывался так тепло и восхищенно, что я даже не понимаю оплошности, которую допустили мои коллеги. Почему они не обратились к вам за помощью, ведь вы могли бы повлиять на своего друга.
– Я в это время жил в деревне.
– И не встречались с ним?
– Нет. Мы долго не встречались, не писали писем, и когда я приехал к нему повидаться, то узнал от его матери, что он уже уехал.
– И вы раньше с ним никогда не беседовали на эту тему – о возможном отъезде?
– Мы говорили с ним на другие темы.
– Какие?
– Ну, как бы это сказать – о творчестве, наверное. О невыразимом в словах. Не знаю, я не могу это передать. О жизни и смерти.
Тенишев улыбнулся. Его собеседник хмыкнул.
– Мы дружили, хорошо понимали друг друга, ну что еще можно сказать? – слегка раздраженно добавил Тенишев.
– Хорошо, оставим вашего друга. Но характеристика, которую он невольно вам выдал, привлекает к вам внимание. Взгляните на ситуацию со стороны: вы пользовались его особенным расположением, уважением и, конечно же, подверглись какому-то влиянию с его стороны. После института год вы живете в деревне и не остаетесь там работать, а уезжаете, и куда – в Москву. На литературных курсах вы – одна из самых заметных фигур. Но самое интересное: вместо учебы, вместо творчества вы опять заводите такие связи, которые уже не могут не вызвать у нас опасения за вашу дальнейшую судьбу. Я говорю о девушке, в обществе которой я видел вас в ЦДЛ.
– Я не понимаю, при чем здесь моя личная жизнь?
– Это уже не личная жизнь. И надо же случиться такому совпадению: я навожу справки, чтобы узнать, кто этот молодой человек, который так благородно защищал от меня свою даму, и узнаю, что вы – тот самый человек, с которым мы и собирались побеседовать о вашем уехавшем друге! Я бы не вдавался в эти подробности – но ведь совпадение! Многовато для одного человека таких знакомств: сначала уезжает за границу один друг, сейчас – вторая… подруга. И между этими событиями – ваш переезд в Москву. Вот что нас заставило пригласить вас на встречу. Как видите, я предельно откровенен. Прошу и вас отвечать взаимностью.
– Какая подруга? Кто – уезжает? Она… уже уехала, вы хотите сказать?
Тенишев был ошеломлен, он сразу все понял, но не мог быстро прийти в себя.
– Или вы действительно сложный человек и искусно притворяетесь, или – сама простота. Извините, по долгу службы я выбираю первое. Вы что, действительно не знаете, что она подала документы на отъезд?
– Нет. Не знал.
Тенишев оглянулся на молчаливого коллегу Смирнова, на дверь, словно собирался сейчас открыть ее и выйти поскорее из этого номера. Тревога от исчезновения Анны заполнила его до отказа, и уже неинтересны стали эти люди, непонятно чего ждущие от него.
– Значит, так. Вы хорошенько все обдумаете до нашей следующей встречи, я ничего пока советовать не буду. Вы человек умный и сами все поймете. И не забудьте, пожалуйста, о своем обещании. Подберите что-нибудь из своего, мне почитать. Хорошо? До свидания.
Тенишев кивнул – он был рад такому внезапному окончанию разговора. Сзади уже открылась дверь.
По коридору Тенишев шел медленно, глядя, как под ноги плывет бесконечная ковровая дорожка.
Была оттепель. В мареве сырого воздуха проносились машины, разбрызгивая колесами жижу, месили мокрый снег прохожие, из булочной уборщица шваброй выкатывала целую лужу. Тенишев почему-то зашел в эту булочную, посмотрел на очередь у кассы и вдруг ощутил пугающую замкнутость помещения. Он повернулся к двери, но в нее входили и входили люди, и он с трудом, протискиваясь боком, выскочил обратно на улицу. На углу дома прогрохотал лед в водосточной трубе, и этот звук вывел Тенишева из оцепенения. Быстрым шагом он пошел по переулку – там, впереди, за поворотом, был дом Анны.
После звонка привычно застыла за дверью тишина. Вдруг Тенишев заметил у своих ног окурок, который он в прошлый раз ногой подбил под самую дверь. Значит, дверь открывалась, значит, Анна приходила сюда. Странная уверенность, что он увидит ее сегодня, успокоила Тенишева.
9
Дома он, не раздеваясь, стоял у окна и смотрел во двор. И почему-то вспомнил, как в детстве научился плавать. Он отошел от берега дальше, чем обычно, и вдруг провалился в яму – дно ушло из-под ног, и он погрузился с головой. Ужас ослепил его на секунду, он чувствовал, что не может всплыть, не может подпрыгнуть вверх: не было опоры под ногами. И вдруг почувствовал, что может двигаться не вверх, а в сторону, начал изо всех сил барахтаться, повернулся горизонтально и, хотя уже не хватало воздуха, боялся опустить ноги вниз. И встал на ноги, только когда вода была по пояс. Со страхом и удивлением оглянулся на воду, в которой еще поднимались пузырьки, и понял, что он – плыл, хоть под водой, но плыл. Страх смешался с восторгом, он долго сидел на берегу, вспоминая свои движения в воде, и думал, что сидит и учится плавать, – здесь, на берегу, медленно успокаиваясь.
Тенишев вспоминал разговор в гостинице не в словах, не в подробностях, а единым непонятным событием, которое уже откатывалось в прошлое, и впереди открывалось какое-то новое спокойное понимание. Вспомнилось, как сказала секретарша про обман, – и прошедший день показался наполовину состоящим из этого слова. Тенишев предчувствовал, что втягивается в новую для него жизнь, которая предлагает неизвестную раньше игру – не в слова, а в общий обман, скрываемый за большинством из них. И маленький грязный окурок, который он увидел рядом с дверью Анны, словно доказывал, что хотя и мало в жизни чего-то настоящего, но оно ярче и живее, чем все пугающие недомолвки и неясности.