Промышленникъ
Шрифт:
– Вожин Савватей?
– Он самый буду.
Не услышав привычного «ваше благородие», становой пристав недоуменно приподнял кустистые брови и совсем было начал багроветь щеками, но все-таки сдержался и продолжил говорить:
– Мне донесли, что у тебя гость поселился, дрова колет, лопатой машет. А сам в больших чинах, да к тому же чуть ли не в дворянском достоинстве обретается. Так?
Грозные интонации в голосе и отчетливый намек на приближающиеся неприятности не услышал бы только полностью глухой и частично слепой собеседник пристава. Савватей услышал. Но не внял. Вместо этого, предварительно покосившись на Прокофия Афанасьевича, все так же односложно ответил:
– Так.
Опять не услышав про свое благородие, полицейский чиновник,
– Ты, Вожин, как я погляжу, совсем страх божий потерял? Ты как с властью разговариваешь, олух царя небесного? Мне «горячих» тебе выписать для вразумления или как?
Дружескую беседу прервал звук шагов. Размеренно-громкий, он совершенно по-разному подействовал на всех, кто находился в горнице: предводитель общины тревожно шевельнулся, становой замер в неподвижности, а Марыся и ее муж совершенно успокоились. Вернее, успокоилась она, а ее муж и так особо не волновался. Увидев же его сиятельство, чета Вожиных дружно удивилась: в Олькуше Александр Яковлевич носил погоны штаб-ротмистра и всего один орден на груди.
– С кем имею честь?
На парочку незваных гостей появление офицера подействовало наподобие хорошей плюхи: кратковременный ступор и настороженно-ошеломленное молчание. Староста очнулся первым и с некоторой тоской поглядел на дверь. Господин пристав, в свою очередь, моментально оценил стоимость материала, из которого пошили мундир. Не ускользнуло от его опытного взгляда и сияние двух орденов на груди – Анны и Станислава, а также полнейшее отсутствие какого-либо волнения или недоброжелательности. Легкое удивление было, не без того.
– Становой пристав Золотов, Платон Алексеевич.
– Князь Агренев, Александр Яковлевич.
Четыре коротких слова сняли если не все, то уж точно большинство вопросов. Золотов и сам был из мелкопоместных дворян (хоть и простых, нетитулованных) – на его должность иных старались не назначать – и за свою полувековую жизнь успел повидать многое. В частности, ему моментально стало понятно, что молодой офицер носит свою форму по праву; он далеко не бедствует; гораздо выше его по сословной лестнице; и самое главное – может доставить ему кучу неприятностей. И как офицер, хотя бы и в отставке, и особенно как представитель высшей аристократии – только у них в каждом слове причудливо переплетались холодная вежливость и уверенная властность. Да и вообще, ротмистр в такие годы – это какая же лапа в верхах должна быть?
– Прошу прощения за беспокойство, мне донесли о… некоторых странностях в селе. Как я понимаю.
Пристав на мгновение прервался и метнул многообещающий взгляд на скукоживающегося на глазах старосту.
– Вышло небольшое недоразумение.
– Ничего страшного, Платон Алексеевич, бывает. Кстати, раз уж мы с вами свели знакомство, не окажете ли мне честь небольшой беседой? А ваш сопровождающий пока подождет вас за дверью.
Марыся, зачарованно наблюдавшая за происходящим в ее доме действом, очнулась только после небольшого тычка от мужа. Вскинулась, увидела его гримасу и кивок на пустой стол и тут же засуетилась, наполняя начавшуюся между полицейским чином и их гостем беседу вкусными и ароматными деталями.
– Прошу вас, располагайтесь поудобнее.
Золотов благодарно кивнул и заметно расслабился, настраиваясь на приятное общение. А за следующие полчаса он настолько пришел в себя, что даже осторожно поинтересовался: правда ли, что родовитый аристократ утруждал себя таким делом, как колка дров? Ну и прочими занятиями, несколько странными для князя и отставного ротмистра.
– Ну а что же в этом такого? Мне как-то по случаю рассказывали, что граф Толстой ходит босой. А одет и вовсе в крестьянскую рубаху-косоворотку и посконные штаны. Вот это действительно номер так номер!
– Ну, сей господин – известный затейник, нам ли на него равняться?
– Вы, вне всякого сомнения, правы. Хотя… Не так давно я был на охоте в Гатчине…
Пристав совершенно неожиданно для самого себя замер.
– …и с удивлением узнал, что сам государь император иногда любит развлечься таким вот немудреным образом. Да и великие князья не брезгуют подобным делом – по настроению, конечно.
От таких рассказов замерли вообще все присутствующие. Дальнейший разговор как-то сам собой свернул на нейтральные темы и стал понемногу угасать. Да и вообще, собеседник его сиятельства как-то внезапно вспомнил об ожидающих его делах и стал потихоньку собираться – успев между делом пообещать князю Агреневу присмотреть за его бывшим сослуживцем. Чтобы, значит, злые люди не обижали, и особенно из тех, кто властью не обделен. Попрощался, вышел за калитку… И тут же подозвал к себе исстрадавшегося в ожидании неприятностей старосту. Злорадно улыбнувшись, Марыся на пять минут прилипла к небольшому оконцу в сенях-прихожей, пытаясь разобрать все то «хорошее», что изливал на поникшую голову Прокофия Афанасьевича полицейский чин. К очень большому своему сожалению, так ничего и не услышала, но и увиденного оказалось вполне достаточно. Главный общинник всей своей фигурой излучал вселенскую тоску и печаль и явно очень сожалел о проявленном усердии. И надо сказать, излучение это заметно усилилось после того, как становой пристав соизволил потрясти своим пудовым кулачком возле носа старосты. Вернувшись в теплую горницу, хозяйка как раз успела услышать окончание легкого выговора-внушения, что делал офицер-пограничник своему бывшему денщику:
– Работа у него такая, за порядком следить. Понял?
– Понял, Александр Яковлевич. Растерялся я малость, чего уж там, вот и получилось невежливо.
– Ну а раз понял, недельки через две навести его с каким-нибудь гостинчиком, прояви толику уважения. Обязательно извинись, да в общих чертах обрисуй, чем следующий год заниматься будешь. Все равно сам спросит, рано или поздно.
Проследив, как муж покосился на бутылку со сливовой наливкой, женщина догадалась, что именно получит в подарок становой.
– Александр Яковлевич, а вот то, что вы про царя-государя говорили, – оно и в самом деле так?
Утвердительный ответ хозяин дома переварил с заметным трудом и даже некоторой оторопью – вид императора Александра Третьего с колуном в руках и разбросанными вокруг поленьями в его голове не укладывался никак. Совсем никак, ибо рушил всю привычную картину мироздания, в которой император правил на благо своих подданных, военные да чиновники верно служили, а крестьяне пахали землю. Марысе же было не до удивления – вначале домой вернулась дочка, и ее тут же погнали мыть руки и испачканную в чем-то мордашку. Затем гость спустил со второго этажа весь свой невеликий багаж, и она вспомнила о необходимости собрать чего-нибудь в путь-дорогу. Так сказать, на недолгую, но очень вкусную память – и кусок свиного окорока в этом плане подошел как нельзя лучше. Увидев все эти сборы, к ним тут же подключилась Ульяна, подарив неродному, но уже вполне любимому дяде Саше свой альбом для рисования. На что он тут же поклялся повесить свой портрет на стене кабинета, в отдельной рамочке. Женщина слегка увлажнившимися глазами проследила, как князь что-то шепнул на ушко ее дочери, отчего та просто расцвела, поцеловал ее в подставленную щечку и разрешающе кивнул мужу, уже примеряющемуся к чемодану командира. Хорошего настроения Ульянке хватило ненадолго – хлюпнула носом, виновато улыбнулась и убежала в свою комнату. Следом за ней подалась и Марыся, успокаивать и отвлекать.
– Ну что, Александр Яковлевич, присядем на дорожку?
Вернувшись, глава семейства мазнул взглядом по столу, не увидел недопитой им наливки (непорядок!) и слегка расстроился. Машинально погладил котейку, выгнувшего спину от ласки, и обратил внимание на задумчивый взгляд командира, которым тот уставился на усатого полосатика.
– Ты знаешь, Савва, а кот-то у вас какой-то странный.
Хозяин моментально согласился, вспомнив, сколько обувки за последнюю неделю перепортила мурлыкающая под рукой мелочь.