Пророчество
Шрифт:
– А что, похож! – вдруг раздалось от входной двери. Автоматически скользнув в сторону и слегка приподняв очередной клинок, Щепкин посмотрел на «гостя» и смущенно спрятал нож за спину: капитан Нестеров, заставший его врасплох, стоял в дверном проеме и довольно улыбался.
– Тренируюсь, товарищ капитан!
– Я вижу! – ухмыльнулся тот. – Судя по состоянию моего лица, промахиваешься ты редко… Кстати, это меня радует! Значит, тремором конечностей не страдаешь…
Что такое тремор, Щепкин не знал, но, судя по довольному голосу капитана, страдать им ему совершенно не хотелось.
– Не страдаю! – набычился он и отправил оба оставшихся в руках клинка в мишень. Оба нарисованных глаза расцвели рукоятями ножей.
– Ладно, хорош психовать! – хмыкнул капитан и мгновенно стал серьезным. – Завтра сюда привезут новичка. У вас будет двухдневный тренировочный выход. Надо его протестировать!
– Ни хера себе! – мгновенно вскинулся уязвленный до глубины души Щепкин. – Я вам что, сержант учебки? Смотреть какого-то салабона?
– Приказ с самого верха! – нахмурился Нестеров и зло щелкнул костяшками пальцев. – Говорят, что он далеко не лох и чем-то очень нужен Самому!
– Все равно! – обиженно надулся лейтенант. – Пацаны там греют пузо, а я тут буду по полигону лазить!
– Во-первых, пузо не греет никто, – перебил его капитан. – И Сему, и Гарика, и Костяка тоже дернули из отпуска. Как ты знаешь, у нас неожиданно образовался дикий некомплект личного состава. Ребята прилетают вечером. Отправятся вместе с тобой. А во-вторых, пойдете не на полигон, а в Африку.
– Ку-у-уда? – на миг онемел Глаз. – А какую Африку?
– Самую что ни на есть африканскую! Во вполне реальный рейд!
– Ни хера себе! – только и смог что сказать Вова. – Дела-а-а…
– Кстати, – ухмыльнулся почти скрывшийся за дверями уходящий капитан. – Говорят, особо прописывать его не надо…
– Ну это мы еще посмотрим! – хмыкнул пришедший в себя старлей и побрел за ножами. – Прописку в Конторе еще никто не отменял!
– Я тебя предупредил! – донесся из коридора смех Нестерова, и где-то далеко в коридоре гулко хлопнула дверь…
…Выскочив в коридор, я в первый момент чуть не упала в обморок: окровавленное, покрытое лохмотьями тело на полу не могло принадлежать Деду! Не могло! Но все-таки это был он! Олег, спокойный, как скала, захлопнул входную дверь и уже рвал на части кусок простыни… Поняв, что от меня требуется, я, борясь с подступающей тошнотой, начала перевязывать безумно кровоточащие руки, а Олежка споро бинтовал живот и ноги… Судя по его сноровке, этот процесс был ему неплохо знаком: к тому моменту, когда я справилась с руками, он уже закончил перевязку и набирал какой-то номер на своем мобильном:
– Алло! Михаил Вениаминович? Это Коренев! У меня тут Деда ранили! Это, случайно, не работа кормухинских людей? …Нет! Не знаю… – отрывисто говорил он в трубку, отвечая на вопросы своего собеседника… – Без сознания… Пришел сам… Хорошо… Двадцать минут? – Он посмотрел на Деда, хрипло дышащего в беспамятстве и, на миг зло оскалившись, рявкнул: – Двадцать минут, я думаю, что удержу… Понял… Жду… Что? Телевизор?! Зачем? … Понял, спасибо, жду!!!
Бросив мобильный на тумбочку, Олег метнулся в комнату и через мгновение там заорал включенный на полную громкость телевизор.
– …унес восемнадцать жизней! Сорок два человека получили ранения… На месте взрыва находится наш специальный корреспондент! – взволнованно вещала диктор, и по моей спине поползли мурашки. Олег, возникший рядом с баночкой Дедовой мази и еще одной простыней, принялся колдовать над Марком Ивановичем, не прекращая прислушиваться к телевизору.
– …Как говорят свидетели, воскликнув: «Аллах Акбар!», смертница потянулась рукой к животу, и произошел взрыв! Судя по мнению случайного свидетеля, бывшего сапера МВД, мощность подрывного устройства эквивалентна взрыву как минимум восьмисот граммов тротила. Ударной волной и разлетевшимися стальными шариками выбило все стекла в радиусе двухсот метров. Стены кафе и корпуса изуродованных автомобилей напоминают репортажи из Грозного!..
Олег, продолжая колдовать над ранами Деда, мрачно играл желваками, и на миг я вдруг почувствовала, что боюсь этого погруженного в свои мысли парня… А потом затрезвонил звонок входной двери, в квартиру ввалились врачи в белых халатах, вокруг тела мгновенно началась суета, и я почувствовала себя лишней…
Однако про меня не забыли: через пару минут я пришла в себя в машине, с диким воем сирены несущейся по Сущевскому Валу в направлении проспекта Мира, между двух здоровых мрачных ребят в темных костюмах, сложением чем-то напоминающих Олега и его Деда…
…Следующее связное воспоминание – коридор «Склифа». Осунувшееся лицо Олега, беседующего с его шефом и каким-то военным, прибывшими некоторое время назад. Судя по всему, их аргументы кажутся Олегу достаточно вескими, потому что к концу разговора его лицо становится мягче, и из глаз почти пропадает тот металлический блеск, который меня так испугал дома… А потом в коридоре возникает врач, и все снова превращается в безумный калейдоскоп – Олег, схватив меня за руку, несется куда-то за врачом, я, стараясь не упасть, лечу за ним, потом – какая-то палата, белое, без единой кровинки, лицо Деда, куча врачей в халатах вокруг, слезы на моем лице и горечь на губах…
…Марк Иванович пришел в себя утром… Первым на шевеление его ресниц отреагировал, естественно, Олежка: несмотря на то что практически всю ночь он провел в коридоре, беседуя с тем самым военным, который прибыл вместе с Кирилловым, парень будто почувствовал, что Дед приходит в себя, и возник в палате в самый нужный момент. Впрочем, сил удивляться у меня не было: бессонная ночь и то и дело возвращающиеся отголоски какого-то непонятного страха измучили меня так, что я плакала не переставая… Кроме того, здорово налилась грудь, и от ощущения, что все это случается так не вовремя, я безумно злилась…
А Марк Иванович открыл глаза, посмотрел на наши испуганные лица, облизнул пересохшие губы и вдруг ехидно ухмыльнулся:
– Ну что, напугал я вас?
Ощущая, как из глаз снова полились слезы, я кивнула головой.
– Сам испугался! – хмыкнул Дед и скривился от боли…
– Ты особенно не болтай, Учитель! – буркнул Олег, заботливо протирая его губы смоченной водой марлей. – В тебе было больше сорока осколков! Ты потерял много крови. Но небо еще покоптишь, старая ты развалина!
– Кто развалина, я? – деланно возмутился Дед. – Ты, молокосос, еще толком ходить не умеешь, а строишь из себя невесть что! Вот когда начнешь со мной справляться, поговорим…