Пророки и поэты
Шрифт:
Да, Шекспир - гуманист, но не в марксистско-ханжеском, лживом и лицемерном понимании гуманизма. Шекспир-гуманист, принимающий жизнь не как утопию, а как реалию со всем ее злом, низом, болью и смертью.
Просвещению нравилась комедиография Потрясающего Копьем, но не его художественное мастерство, не его психологизм, не его углубленность. Это легко понять: шекспировские представления о человеке, жуткие глубины человеческой натуры, ярость страстей не вписывались в доктрину души "чистой доски", которую предстояло записать Учителям человечества.
Почти все в Ренессансе, что не происходило от Средневековья, потерпело фиаско. Причина не в "жестокости
Сам я скорее честен; и все же я мог бы обвинить себя в таких
вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет.
Быть честным при том, каков этот мир, - это значит быть
человеком, выуженным из десятка тысяч.
Возрождение стало той точкой истории, где гуманизм обернулся своей противоположностью, где культура свернула на дорогу ведущего к нам натурализма: дорогу, приведшую в науке к Бэкону, в социологии - к Руссо, в антропологии - к Ницше. Искусительные идеи неограниченности человеческих возможностей, непрерывности прогресса и лучшего из миров полностью вытеснили эсхатологические мотивы борьбы Бога и Дьявола в душе отдельного человека.
Если Возрождение было первым толчком к двум взаимоисключающим опасностям - индивидуализму и омассовлению, то Просвещение в лице Жан-Жака оказалось настоящим змеем-искусителем. Когда Достоевский, Бэббит, Хьюм, Элиот, Ливис или Маритэн зовут человека назад к догуманистическому периоду или констатируют смерть гуманизма, они протестуют против лжи, берущей начало в Возрождении. Основная ошибка, писал Хьюм, состоит в том, что человечеству присваиваются черты идеальности и совершенства, что сопровождается неимоверно трескучей болтовней. Возрождение - забвение первородного греха, а связанный с ним гуманизм - эйфория, блаженное состояние курильщиков опиума, располагающее к расслабленной любви. Гуманизм, если это не подвижничество Франциска Ассизского, не более чем болезнь, симптомами которой является словоблудие и галлюцинации в духе Мавра: потуги велики, а буржуазность препятствует.
Поспешность - вот что убивает культуру. Симпатия к Средним векам, постоянная оглядка на величественную эпоху Шартра и Нотр-Дама - не каприз консервативных интеллектуалов, но страх перед убийственной бездушностью прогресса.
Ибо то, что мы видим повсюду в нашем современном обществе, когда
внимательно присматриваемся к его научному прогрессу, - это варварское
нарушение закона меры.
Возрождение, разрушив медлительность и цельность Средневековья, соответствующую геологическим темпам эволюции, породив Просвещение, утопию, экстремизм и нас, приведя к убийственным скоростям изменений, не сделав человека ни на йоту лучше, заразило его иллюзией, каждодневно разбивающейся и делающей жизнь невыносимой. Эта иллюзия - вера в вымышленного Человека, отличающаяся от веры в Бога бесконечным лицемерием и обманом. Бог безмолвствует, человек калечит, сводит с ума, ошпаривает стрессом, требует и вербует. Бог одухотворяет, человек опредмечивает. Бог просветляет, человек одурманивает. Там - мессы и соборы, здесь - бомбы и ракеты. Вот этого-то и остерегались все "воинствующие реакционеры" задолго до начала "покорения природы".
Эзотерия, эскапизм, антидемократизм, антиисторизм утонченных натур выражали их отчаяние при виде распада общества в результате революций, прогрессов, идеологий
НАЧАЛО
Мы рассказываем историю предков Шекспира, о времени и
месте его рождения, о школе и школьных товарищах, заработках,
женитьбе, выходе в свет его книг, его популярности и его
смерти, и когда мы подходим к концу всей этой болтовни, мы
видим, что нет ничего общего между всем этим и воплощенным
божеством.
Эмерсон
Обыденная жизнь - ее наши слуги могли бы прожить за нас,
как заметил Вилье де Лиль. Вынюхивать закулисные сплетни:
поэт пил, поэт был в долгах. У нас есть "Король Лир" - и он
бессмертен.
Джойс
По сравнению с Данте Шекспир ближе к нам на три столетия, но достоверных сведений о его жизни, пожалуй, еще меньше. Если Боккаччо хотя бы оставил биографию Данте, то никто из идущих за Шекспиром не сделал и этого. Не сохранилось ни писем, ни дневников, ни воспоминаний близких или друзей. В биографии Великого Вила столько домыслов, что это дало основание Марку Твену пошутить: она напоминает скелет бронтозавра, восстановленный по одной кости. При том, что Шекспиру посвящается около трех тысяч работ в год, его жизнь целиком состоит из "белых пятен". Сохранившийся десяток бесспорных документов не намечает биографию Шекспира даже крупным пунктиром - в лучшем случае редкими вехами. Поэтому описание жизни художника невозможно без субъективного домысла историка. Впрочем, не в меньшей мере это относится и к биографиям Пушкина и Толстого, изученным по дням и часам. Лично я "научным" биографиям предпочитаю художественные, написанные великими мастерами, заполняющими лакуны фантазиями равновеликих творцов. Беда в том, что для Шекспира трудно подобрать ровню: фантазия же малых несравненно беднее жизненной правды великих.
Ю. Домбровский, импровизируя жизнь Шекспира в "Смуглой леди", поступил, пожалуй, правильнее, чем педанты-историки, которые воссоздавали ее по документальным крохам, никак не соответствующим жизненному обилию этого грандиозного человека. Может быть, так угодно было судьбе, что фантазии о Шекспире получили полный простор, как нельзя более отвечающий его духу.
Уильям Шекспир, первенец Джона Шекспира и Мэри Арден, родился 23 апреля 1564 года. Через четыре года после его рождения отец был избран бейлифом Стратфорда. Мать поэта была дочерью крупного землевладельца. Чем занимался отец до избрания городским головой, точно не известно: по недостоверным источникам он был то ли мясником, то ли торговцем, то ли перчаточником. Джон Орби, один из первых биографов Шекспира, свидетельствовал:
Его отец был мясником, мне говорили некоторые из их соседей, что,
будучи еще мальчиком, он занимался ремеслом своего отца, и когда надо
было заколоть теленка, то, приступая к этому, он произносил речь в
торжественном стиле.
У Джона и Мэри было много детей. Три девочки умерли в детстве, об остальных братьях и сестре имеются лишь отрывочные сведения. Младший брат Уильяма Эдмунд - разница в возрасте составляла 16 лет - юношей переехал в Лондон и работал в труппе старшего брата. Он умер молодым в 1607-м. Мать поэта пережила младшего сына на год.