Пророки и поэты
Шрифт:
...никто никогда не создал ничего более грандиозного и трагически
возвышенного; никто не изобразил природу так близко к жизни; а там,
где его искусству недоставало отделки, так как образование его не было
экстраординарным, он доставляет удовольствие безыскусным и врожденным
изяществом.
Крупнейший шекспировед XVIII века Э. Мелон положил начало хронологии шекспировских драм, завершившейся в XX веке знаменитой таблицей Э. Чамберса, в которой датировка большинства пьес установлена с точностью от одного до трех лет.
Во Францию Шекспир пришел в конце XVII века, а в начале XVIII-го стал центром литературной жизни и главным героем литературных дискуссий. Решающую, притом негативную, роль
Как бы не относиться к деятельности Дюсиса, нельзя отбросить тот исторический и культурный факт, что во Францию и Россию Шекспир пришел, пройдя через его руки, не только потакая вкусам французов и русских, но и воздействуя на них.
В адаптациях и "очистке" Шекспира приняли участие большая плеяда поэтов и драматургов, в том числе Драйден ("Все за любовь", "Антоний и Клеопатра"), первый биограф Шекспира Н. Роу ("Джейн Шор"), Тейт ("Король Лир"), Отвэй, Давенант, Сиббер, Филлипс и др. Даже великий Гаррик предпочитал ставить переработки, сам занимаясь адаптацией пьес Шекспира.
В Италии аббат Антонио Конти писал трагедии а lа Шекспир, именуя самого Барда Английским Корнелем. Ученик Гравины Паоло Ролли вступил в полемику с Вольтером, защищая Данте, Тассо, Мильтона и Шекспира. Последний, по его словам, "поднял английский театр на недосягаемую высоту". Карло Гольдони противопоставлял омертвелому классицизму живого Шекспира. Алессандро Верри, пользуясь "уроками Шекспира", написал "Заговор в Милане", совершенно не страшась прямых заимствований. Джузеппе Баретти - снова-таки в полемике с Вольтером - призывал современников изучать Шекспира, Мильтона и Драйдена.
Любая великолепная сцена Шекспира стоит огромного числа таких же
сцен у господина Вольтера, даже самых правильных и изысканных.
Итальянские влияния Шекспира были столь заразительны, что Альфьери отказался от чтения его произведений, дабы предостеречься от влияний. Но безуспешно. В 1775-м он написал "Филиппа", которого критики назвали самой шекспировской из трагедий. Прочтя ее, Кальсабиджи заключил, что "трагический дух" Шекспира перешел к Альфьери.
"Шекспировский дух" помог Альфьери найти самого себя, и его искусство, восприняв лучшие стороны творческого наследия Шекспира, не утратило оригинальности.
Герой романа Уго Фосколо "Последние письма Якопо Ортиса" называл Шекспира "наставником всех великих
Если для Камоэнса, Тассо, Мильтона оглядка на Шекспира была так же естественна, как для древних равнение на Гомера, то с Просвещением пришла пора третирования великого поэта. Во имя разума и высокого вкуса, естественно... Ведь все непотребства на земле поборники разума и свободы творили с благородными побуждениями...
Вольтер назвал Шекспира "варваром" и "пьяным дикарем", далеким от подлинной красоты. "Пьяный дикарь" не защитил Фернейского Патриарха от шекспировских влияний. Смерть "Цезаря", "Брут", "Заира", "Семирамида" долги Вольтера "дикарю".
Просвещение не отрицало значимости "дикого, невменяемого гения", но предпочитало выпячивание несовершенств. Любопытно, что предпочтение отдавалось шекспировским комедиям (о вкусах не спорят), тогда как трагедии отрицались "с порога". Особенно "учителей человечества" смущали полный крови "Тит Андроник" и изобилующая прелюбодеяниями "Мера за меру". Даже восторженный Колридж не удержался от укола:
Из пьес, целиком написанных Шекспиром, для меня эта самая
мучительная... Как комическая, так и трагическая сторона пьесы
находятся на грани miseton, - первая - отвратительна, вторая - ужасна.
В Англии Аддисон оказался выше Шекспира, потому что следовал "правилам" и избегал "низкого". Вольтер искренне удивлялся, как народ, имеющий Аддисона, может терпеть Шекспира?
Что раздражало Вольтера, Раймера, Денниса в Шекспире? Почему для них он был "варваром"? Их раздражала жизненность, раскованность, свобода Великого Вила. Они упрекали его за то, что его характеры недостаточно возвышенны (чуть не сказал: типичны), что речь героев вульгарна, что он пишет без всякой моральной цели. Долг писателя - наставлять и исправлять мир, быть учителем, пасти народы. С. Джонсон так и говорил: "Цель словесности поучение; цель поэзии - поучать, развлекая".
Просвещение стыдилось Шекспира: ему было "мучительно больно", что знаток человеческого сердца верил в ведьм, духов, призраков, эльфов и не верил в человека. Лессингу пришлось даже писать оправдательный трактат, беря духовидца под защиту.
Вся древность верила в привидения. Поэтому драматические поэты
древности имели право пользоваться этой верой; если у кого-нибудь из
них являются пришельцы с того света, то не следует вооружаться против
этого на основании наших более просвещенных взглядов... Разве нет
примеров, что гений смеется над всякою философиею и умеет представить
страшными для нашего воображения такие вещи, которые холодному
рассудку кажутся весьма смешными?
Таким поэтом является Шекспир, и, пожалуй, только он один. При
появлении его привидения в "Гамлете" волосы встают дыбом на голове,
все равно, прикрывают ли они мозг, верующий в духов или неверующий.
Просвещение отвергло художественные богатства Шекспира - символизм, мощь и глубину поэзии, полет фантазии, образную речь. Все это шло по разряду недостатков. Люди "здравого смысла" не могли понять Шекспира - человека, постигшего масштабы человеческого абсурда. Просвещение вычленяло рационализм и реализм Шекспира, именуемые "изображением подлинной природы". "Подлинной природой" была типизация, заповеди, точное следование "правилам": строй и плац. Сухой, рассудочный, безжалостный и бесчеловечный рационализм потому и породил столько фанатиков и утопистов, что тяготел к "приятности простоты". Поэзия, фантазия, смелость и сложность Шекспира раздражали поборников сей приятности. Век разума требовал от разума быть примитивным.