Пророки желтого карлика
Шрифт:
Схватил книжку и в ванную. Все так, но надо еще кое в чем разобраться. Только мысль сфокусировалась, вошла Маринка. Красивая до невозможности. Состроила неодобрительную рожицу, и я сразу вспомнил о не выстиранных пеленках. Она как-то без вдохновения съязвила и ретировалась. Надо кончать это дело. Нет, не стирку, а вообще. Твердо решил - будем перебираться к моей матушке, на Юго-Запад. Хоть помощи никакой, полная самостоятельность, но там хоть жить можно.
Вечером у нас с Маринкой хорошего разговора как-то не получилось. Зато потом я
Правда, ночью взад-вперед по нашей комнате сновали предки. Мало им мыла! А Гошка всего два раза просыпался, и я сразу к нему вскакивал.
Уснули мы с Маринкой под утро. Последней мыслью было: сколько из позвонивших придет в условленный день.
Глава 2.
ЧАЙ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
(Из откровения Марины, жены Ковалева)
Вчера вечером вернулся Пашка. Усталый. И такой счастливый, будто ему Нобелевскую премию дали. Глаза горят, улыбка во весь экран. Спрашиваю:
– Ну что? Докладывай!
Потом говорит, - я есть, знаешь, как хочу?!
Оголодал за неделю: рубашку снял - ребра торчат. Одним махом съел две тарелки супа, потом в кастрюлю заглянул, может осталось? Я руками развела: увы холодильник тоже пуст. Сам, мол, понимаешь, снабжение семейства возложено на тебя, а ты увольнительную попросил, так что, извини... Я с ребеночком сижу, у меня хлопот - невпроворот - А предки-то что же? Неужели помочь не могли?
– поинтересовался он.
– Кстати, как они, в порядке?
– Как всегда, - говорю.
– Папа сутками в своей части пропадает, мама в ателье стаж дорабатывает. Насчет помощи не обращалась, ты же сам говорил, мы должны быть самостоятельны.
Скажи спасибо, что у моей мамы давление и ей надо в лесопарке воздухом дышать, а то бы с нашим сыном и погулять было некому...
Пашка сказал "спасибо" и нырк в своего Эйнштейна. Я ему так тихонечко Пашенька, ты уже три года одну и ту же книжку читаешь, неужели не надоело?
Не слышит. С головой нырнул.
Я ему в самое ухо:
– Паш! Что я спросила?
– Ну, что ты Маринка, - отвечает.
– Конечно, не надоело, ты же знаешь, как я тебя люблю!
– Явился муж, - сказала я.
– Вроде бы тут, а вроде и нет... А у нас целая гора пеленок накопилась...
Пашка посмотрел на меня отсутствующим взглядом, помолчал, подумал, потом театрально поднял руку:
– Пеленки - это оковы личности, и чем дольше держать в них человечество, тем длиннее будет его путь к познанию.
Встал и с книгой подмышкой двинулся в ванную.
Просто смех, но я специально заметила, больше часа оттуда не раздавалось ни звука. Вода полилась в тот момент, когда окончились показательные выступления по фигурному катанию, и папа выключил телевизор.
Услыхав, что из ванны доносятся всплески, мама многозначительно вздохнула и посмотрела на меня. А я сделала вид, что ничего не вижу, ничего не слышу и пошла в ванную - посмотреть, что там происходит.
Предчувствия меня не обмануло: мой ненаглядный муж сидел на бачке с детским бельем, положив своего любимого Эйнштейна на стиральную доску, которую он пристроил на раковине. Одной рукой он поигрывал со струей воды, льющейся из крана, а другой, как всегда, когда его мысль напряженно работала, теребил свою русую бороду. Картина, достойная кисти художника! Реалиста, конечно.
– Пашенька!
Мне в ответ - ласковый восторженный взгляд.
– О, сколь прекрасны вы и удивительны, Марина Петровна!
– Пашенька, ты же большой умный мальчик, - сказала я, - не уводи меня в сторону от магистральных задач сегодняшнего дня. Я, разумеется, прекрасна и тем более - удивительна, но...
– Все, все, все, - он сунул мне в руки раскрытую книгу, - Отнеси, пожалуйста, на кухню, только не захлопни или, лучше всего, заложи газетой. Через пятнадцать минут я у твоих ног, и, знаешь, что расскажу? Потрясающую историю о том, как два друга, сами того не ожидая...
– Бог в помощь!
– прервала я его монолог и пододвинула большой таз, - В конце-концов ты не только физик-теоретик, а и отец.
– Все, все, все, - согласился он.
– Отец.
– И, наконец, взялся за стирку.
Я тихо прикрыла дверь и пошла ставить чайник.
– Опять засиделись заполночь, - упрекнула мама.
– Режим есть основа всего. Коль ты уж вынуждена не работать, то, тем более, не надо распускаться. И если твой Павел - сова, то зачем же тебе, жаворонку, не спать по ночам?
– Наташенька, предоставь их самим себе.
– примирительно сказал папа. Не надо так волноваться по пустякам.
– Вот именно, мамочка - подтвердила я и на всякий случай быстро выскользнула из кухни.
Всю эту неделю маме очень хотелось высказаться, а мне не хотелось, чтобы это произошло именно сегодня.
Ведь у Пашки явно счастливый день, какая-то удача, и как только родители улягутся спать, он мне все расскажет не торопясь.
Пока Пашка вершил свое отцовское действо, я тихонечко сидела возле нашего дитяти - такого маленького, беззащитного, с тонкими беленькими кудряшками на шейке, с длинными, подрагивающими во сне ресничками, - и пыталась представить, каким он станет лет через двадцать. Но почему-то у меня это плохо получалось:
все время виделся Пашка. То загорелый, с выгоревшими до бела волосами, в альпинистских доспехах, с огромным рюкзачищем за спиной.
То коротко подстриженный, тощий, бледный после досрочно сданной сессии, в гимнастерке, кирзовых сапогах и тоже с рюкзаком - таким он был, когда я его на сборы пришла провожать и рыдала на вокзале как самая последняя дура, а потом, как только лейтенант отвернулся, прыгнула в тамбур и доехала с ребятами до самой Тулы... Никогда мне не забыть Ленкиного выражения лица, она осталась одна на перроне и даже вслед не помахала, так растерялась. Тот день все решил. Не явись я с повинной, быть бы Ленке, а не мне его женой.