Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»
Шрифт:
Понятно, вот на эти строчки он писал свой ответ о Фархаде и Меджнун.
Читала и ловила себя на том, что боится добираться до последних писем, вдруг там уже нет таких строчек, что-то же случилось между родителями, если султан вдруг увлекся другой. Былого не вернуть, Михримах пыталась понять причину размолвки, если это вообще была размолвка между родителями.
Вот письмо, написанное во время последнего похода. Тогда Повелитель казнил шехзаде Мустафу и вернулся совсем больным. Матери пришлось очень нелегко в те дни.
Нет, любовь в каждой строчке…
«Пусть тебя все болезни минуют,Пусть напасти пройдут стороной.Я к походам тебя ревную,Очень трудно мне быть одной.Сердце бьется раненой птицей,За тобой оно рвется вслед.Не могу ни дышать, ни молиться,Стал отъезд твой мне худшей из бед».Хотелось спросить о двух вещах: что же произошло тогда, когда Хуррем рядом с султаном заменила обманщица Каролина, и что же такое было в том крошечном свертке, который отец попросил, не разворачивая, положить матери в саван?
Попробовала спросить – не ответил, только сгорбился сильней.
Но оставалась еще просьба Хюмашах.
– Отец, во имя памяти о матери не вынуждайте Хюмашах выходить замуж за того, кого она не любит.
Сулейман вскинул голову:
– Об этом же перед смертью просила и Хуррем. Что там у Хюмашах?
– Она
– Кто он? Пусть придет, я посмотрю на твоего будущего зятя.
Михримах чуть смутилась:
– Его нет в Стамбуле, отец. Аласкар сейчас на задании.
– Где?
– Он шпион султанши… Был таким. Это Аласкар сумел проникнуть к мятежнику, выдававшему себя за Мустафу, и заманить его в ловушку. Он много что сумел… Но сейчас он у шехзаде Баязида, султанша отправила его туда, чтобы следил за моим братом и дал знать, если тот сделает глупость.
Сулейман вдруг поднялся и шагнул к шкатулке, стоявшей на столе. Михримах быстро добавила:
– Но он скоро вернется. Мы с Хюмашах просим только подождать его приезда…
– Не вернется, – глухо проговорил султан.
– Что?!
– А я все думал, как к Баязиду попал вот этот перстень, – Сулейман протянул дочери большое кольцо.
Михримах в ужасе смотрела на перстень: именно его дала Роксолана Аласкару, чтобы тот мог доказать, что служит султанше.
За перстнем последовало письмо.
Строчки прыгали перед глазами, прочесть удалось с трудом. Баязид писал, что раскрыл и казнил султанского шпиона именно по перстню, который видел у валиде. С горечью упрекал в том, что за ним следят таким образом, и освобождал себя от любых клятв, данных матери…
Михримах даже застонала: перстень султанши, столько раз выручавший Аласкара, на сей раз его погубил.
– Это о нем? – кивнул на письмо султан, видя, как дочь схватилась за горло.
– Да…
– Передай Хюмашах, что я неволить не буду, но в казни ее любимого моей вины нет.
– Я знаю…
– Что еще такое делал для Хуррем этот человек? Это он раскрыл Каролину?
– Нет, отец, там помог Иосиф Хамон, он отправил людей, чтобы расспросили обо всем.
– Хорошо. Иди.
Михримах шла от отца, сжимая в руке письмо Баязида, и плакала. Как сказать Хюмашах, что ее возлюбленный казнен ее дядей за выполнение задания ее бабушки?
Хюмашах, шагавшая по коридору навстречу, обомлела:
– Что, матушка, что?! Что-то случилось? – Заметив письмо в руке у матери, ахнула: – Отец?!
Михримах скомкала лист, сунула за пазуху:
– Нет, дорогая, нет. С отцом все в порядке, я бабушку вспомнила…
– А… Повелитель что сказал?
– Повелитель сказал, что неволить тебя не будет.
Хюмашах счастливо заблестела глазами:
– Я подожду Аласкара, я буду его ждать столько, сколько нужно!
Глядя вслед дочери, Михримах едва не застонала. Пусть так, пусть ждет и надеется пока… так лучше, время лечит… может, потом… когда-нибудь… но не сейчас. Пока пусть верит и ждет.