Прощание по-английски
Шрифт:
— Спасибо тебе!
Потом взяла кресло за ручки и покатила к дому. Я заметила на ступеньках съемный пандус. Руки у Оксаны были крепкие, девушка привычно и легко вкатила тяжелое кресло, убрала пандус. Медсестра задвинула коляску в лифт и уже начала закрывать решетчатую дверь, как вдруг Миша обернулся ко мне и сказал:
— Пусть она поднимется с нами!
— Чего?! — изумилась Оксана.
— Я сказал, пусть она поднимется ко мне. Я приглашаю ее в гости, — голос мальчика звучал тихо, но упрямо. Оксана с минуту таращилась то на Мишу, то на меня. Видимо, гостей маленький инвалид принимал нечасто. Потом медсестра пожала плечами и приоткрыла для меня дверь. Я втиснулась
Лифт бесшумно скользнул наверх. Оксана открыла дверь и выкатила кресло с мальчиком. Наконец-то я оказалась на таинственном третьем этаже особняка. Впрочем, теперь было ясно — ничего особо таинственного здесь нет и в помине, просто миллионер отгородил этаж для того, чтобы создать комфортные условия для своего… кем Миша приходится Сергею Вениаминовичу? Племянником?
— Оксана, я замерз. Я хочу чаю, — сказал маленький калека. — Приготовь нам чай и подай, пожалуйста, в гостиную. Как вас зовут? — обратился ко мне мальчик.
— Можешь называть меня Женя, — разрешила я, усаживаясь на стул.
Оксана зыркнула на меня большими черными глазами. Видимо, ее не радовала перспектива подавать мне чай.
— Сначала тебе нужно переодеться, Мишенька, — притворно добреньким голосом возразила медсестра и взяла мальчика на руки. Она унесла его за ширму, усадила на столик вроде того, на котором пеленают младенцев, и принялась раздевать. Руки медсестры двигались проворно и умело, но мальчик все время морщился. Ширма была задвинута едва ли наполовину. Я поняла, что маленькому калеке неприятно, что его так бесцеремонно раздевают на глазах у чужого человека. Я отвернулась, а потом вообще встала и отошла к книжным полкам у окна. Чего там только не было! Книжки про Нэнси Дрю стояли вперемешку со справочниками по высшей математике, разрозненными томами Агаты Кристи, Чейза и совсем уж детскими — про Незнайку, Буратино и тому подобными. Это была не библиотека, а просто-напросто свалка. Как будто в эту комнату попадало то, чему не нашлось места внизу — там, где шла нормальная комфортная жизнь. Книги выглядели изрядно потрепанными — похоже, их действительно читали и перечитывали. Больше всего здесь было приключений, причем таких, которые современный ребенок вряд ли осилит. Скорее уж, это были книги времен детства Сергея Шишкина. Майн Рид и Фенимор Купер. Собрание сочинений Жюля Верна. Неужели ребенок, живущий в двадцать первом веке, способен прочесть «Из пушки на Луну»?! Серия книг польского писателя Шклярского о приключениях мальчика по имени Томек…
С рассеянным видом я обошла помещение, стараясь не очень таращиться по сторонам. Потом вернулась на стул и принялась крутить в уме и анализировать то, что увидела.
Комната сделана специально для инвалида. Дверные проемы, ведущие в другие помещения, широкие — как раз под коляску. Помещение нуждается в косметическом ремонте и выглядит довольно неухоженным — будто человек, которому поручено наблюдать здесь за порядком, относится к своим обязанностям спустя рукава.
В комнате есть компьютер — модель примерно двухлетней давности, довольно мощный, но он задвинут в угол и даже не включен в розетку. Миша явно не похож на современных детишек, которых за уши не вытянешь из Сети…
— Ну вот, я готов!
Миша, одетый в теплый тренировочный костюм, самостоятельно подъехал и устроился напротив меня. Оксана, недовольно поджав губы, прикатила столик на колесиках и принялась сервировать на нем чай. Я заметила, что чашки она достала парадные. Пользовались ими редко — внутри виднелся налет пыли.
Пока Оксана
Что, черт подери, происходит в этом доме, таком благополучном с виду?!
— Вы работаете на моего папу, да? Он вас нанял? А для чего? — спросил мальчик. Дикция у него была не очень — видимо, повреждена нижняя челюсть.
Ого! Значит, передо мной сын Сергея Шишкина…
— Я телохранитель. Охраняю Виолетту.
Мальчик едва заметно усмехнулся:
— Да, сестру надо охранять получше. А то она самой себе вред причинит, чего доброго.
Меня удивило это точное определение — за два дня, проведенных в Шишках, я сделала точно такой же вывод.
— А вы видели наших волков? — поинтересовался Миша.
— Только одну волчицу — Машку, — честно ответила я. — Она на меня прыгнула, представляешь? Хорошо, что там была сетка…
Глаза мальчика загорелись:
— Прямо бросилась, да? Сожрать хотела?
— Ну, это вряд ли. Скорее напугать.
Миша разочарованно вздохнул и сказал:
— А мне папа запрещает ездить в лес. Говорит, волки могут меня съесть.
— Миша, что за глупости ты говоришь! — вступила в разговор Оксана.
Мальчик так посмотрел на медсестру, что я поняла — отношения между этими двоими, запертыми в клетке третьего этажа, еще хуже, чем мне показалось сначала.
Девушка ушла за ширму и принялась там чем-то демонстративно греметь.
— Сама дура! — громко сказал мальчик. Медсестра сделала вид, что не услышала. Я встала, ополоснула чашки, вылив воду в кадку с пальмой. Миша прыснул в ладошку. Я налила нам чаю. Миша положил себе шесть ложек сахара и еще взял шоколадку. Пил и ел он равнодушно, коричневая слюна стекала у мальчика по подбородку, и я старалась не смотреть на него, чтобы не смущать. Подняв глаза от чашки, я встретила взгляд Миши — взрослый, все понимающий. Я взяла салфетку и протянула мальчику. Тот неловко утер подбородок.
— У меня челюсть сломана, — объяснил мне Миша. — Это после аварии.
— Ты попал в аварию? Тебя что, машина сбила?
Глаза мальчика вспыхнули.
Мне довольно часто приходилось общаться с людьми, получившими тяжелые травмы. Некоторые оставались инвалидами. Окружающие обычно стараются не затрагивать в разговоре с ними тему несчастного случая, чтобы не травмировать больного воспоминаниями. Но ведь несчастье для пострадавшего — единственная реальность. Именно это занимает его больше всего. Так какой смысл переводить разговор на другую тему, отвлекать больного от того, что ему действительно интересно? Чтобы уберечь себя от уколов вины и стыда?
— Расскажи мне про аварию, — попросила я.
— Ну, это давно было, — устроившись поудобнее, важно проговорил мальчик. Несчастье сделало его значимым, он в кои-то веки был в центре внимания. — Семь лет и четыре месяца назад. Я был маленький. Но все отлично помню. Мне было пять лет. Мы ехали в машине — мама, дядя Игорь и я. Мы ездили в загородный домик и возвращались в город. Дядя Игорь был за рулем. Мама о чем-то спросила его, он отвлекся… И мы не вписались в поворот. Мама и дядя Игорь погибли. А я остался инвалидом.