Прощай, Берлин
Шрифт:
— Я больше никогда туда не пойду, — добавил он с томной улыбкой. — Теперь буду проводить все вечера с тобой и Кристофом. Гораздо веселее, когда мы вместе.
Вчера утром, когда мы лежали на пляже в своей укрепленной песчаной крепости, к нам подошел маленький человек с голубыми глазами хорька и небольшими усиками и попросил у нас разрешения присоединиться к игре. Отто, относившийся к незнакомым людям с чрезвычайным воодушевлением, тотчас согласился, так что нам с Питером оставалось только последовать его примеру, чтобы не показаться невежами.
Маленький человек, представившийся хирургом
— Ты весь как деревянный, — объяснил он, улыбаясь. — Это неправильно. Попробуй еще раз, а я буду держать руку у тебя на плече, чтобы посмотреть, действительно ли ты расслабился… Нет. Опять нет!
Он прямо сиял, как будто неудача Питера означала триумф его собственных методов обучения. Он встретился взглядом с Отто. Отто понимающе улыбнулся.
Встреча с доктором испортила настроение Питеру на весь день. Чтобы подразнить его, Отто притворился, будто доктор ему очень нравится:
— Вот с таким парнем мне хотелось бы дружить, — сказал он со злорадной усмешкой. — Настоящий спортсмен. Тебе нужно заняться спортом, Питер! Тогда у тебя будет такая же фигура, как у него!
Будь Питер в другом настроении, это замечание, вероятно, рассмешило бы его. Но сейчас он ужасно рассердился.
— Иди к своему доктору, если он так тебе нравится!
Отто лукаво улыбнулся.
— Он меня не звал пока.
Вечером Отто отправился на танцы в Курхауз и не возвращался допоздна.
В деревне наплыв туристов. Пляж возле пирса со множеством флагов походит на средневековый лагерь. У каждой семьи огромный плетеный шезлонг с навесом, и над каждым из них развевается флаг. Есть тут флаги немецких городов — Гамбурга, Ганновера, Дрездена, Ростока и Берлина, так же, как национальные, республиканские и нацистские флаги. Каждый шезлонг окружен низким песчаным бастионом, на котором оккупанты выложили шишками надписи: Waldesruh! Familie Walter. Stahlhelm. Heil Hitler! [11] Многие форты украшены нацистской свастикой. Однажды утром я увидел ребенка лет пяти совершенно голого, одиноко маршировавшего с флагом, где была изображена свастика, и распевающего «Deutschland "uber alles». [12]
11
Семья Вальтер. Стальной шлем. Да здравствует Гитлер! (нем.).
12
Германия — превыше всего (нем.).
Маленький доктор упивается всем этим. Почти каждое утро он приезжает в наш форт как миссионер.
— Вам нужно перебраться на другой пляж, — говорит он. — Там гораздо веселее. Я представлю вас симпатичным девушкам. И молодые люди там просто замечательные!
— Пошли на другой пляж, — уговаривал нас Отто. — Здесь так скучно. Ни одной живой души.
— Если хочешь, можешь идти, — огрызнулся Питер с едким сарказмом в голосе. — Боюсь, я там придусь не ко двору. У моей бабушки в жилах текла испанская кровь.
Но маленький доктор не оставлял нас в покое. Наше сопротивление и более или менее явная неприязнь, в сущности, только вдохновляли его. А тут еще Отто. Он всегда предавал нас. Однажды, когда доктор восторженно витийствовал о Гитлере, Отто сказал:
— Напрасно вы говорите это Кристофу, герр доктор. Он коммунист!
Заявление Отто привело доктора в восторг. Голубые глазки хорька победно засверкали. Он с нежностью положил руки мне на плечи.
— Но вы не можете быть коммунистом! Не можете!
— Почему же не могу? — спросил я холодно, отодвигаясь от него. Меня бесило, когда он дотрагивался до меня.
— Потому что такого понятия, как коммунизм, в природе не существует. Это просто галлюцинация. Психическая болезнь. Люди просто воображают, что они коммунисты.
— Кто же они тогда?
Но он не слушал. Он смотрел на меня в упор с победоносной улыбкой хорька.
— Пять лет назад я думал, как и вы. Но моя работа в клинике убедила меня, что коммунизм — просто галлюцинация. Людям нужны дисциплина и самоконтроль. Могу сказать это вам как врач. Знаю по собственному опыту.
В то утро мы были у меня в комнате, собираясь идти купаться. Обстановка была накаленная, поскольку у Питера и Отто еще до завтрака произошла какая-то ссора в спальне. Я переворачивал страницы книги, не обращая на них внимания. Вдруг Питер сильно ударил Отто по щеке. Они тут же сцепились и закружились по комнате, ударяясь о стулья. Я глядел на них, стараясь увернуться от их кулаков. Это было смешно, но в то же время очень неприятно. Ненависть совершенно изуродовала знакомые лица. Затем Отто повалил Питера на землю и начал выкручивать ему руки.
— Получил свое? — твердил он, широко улыбаясь, и в этот момент он был поистине страшен с исказившимся от злобы лицом. Я знал, что Отто рад моему присутствию — ведь оно означало для Питера еще большее унижение. Поэтому я засмеялся, сделав вид, что принимаю все за шутку, и вышел из комнаты. Я пошел через лес в Баабе и там искупался. Я чувствовал, что не в силах видеть их обоих в ближайшие часы.
Если Отто жаждет унизить Питера, то и Питер не прочь уязвить Отто, но иначе. Он хотел бы заставить Отто подчиняться его воле, а Отто инстинктивно этому противится. Отто — натурально, примитивно эгоистичен, это здоровый животный эгоизм. Если в комнате два стула, он без колебания возьмет себе более удобный, ему даже в голову не придет уступить Питеру. Эгоизм Питера значительно менее явный, более рафинированный и извращенный. Если к нему правильно подступиться, он принесет любую жертву, какой бы неразумной и ненужной она ни была. Но когда Отто занимает лучший стул как бы по праву, Питеру видится в этом вызов, не принять который у него не хватает духу. Думаю, с их характерами из этой ситуации реального выхода нет. Питер вынужден продолжать борьбу. Если он наконец прекратит ее, это будет попросту означать, что он утратил к Отто всякий интерес.