Прощай, Гари Купер!
Шрифт:
— Ладно. Убийца Шутца давно арестован. Он признался. Мы просто проверяли. У вас есть разрешение на работу?
— Нет, месье. Я вообще не работаю. Мне никого не нужно кормить, кроме себя самого, и у меня есть знакомые.
— Ваша цыпочка сказала, что вы даете уроки катания на лыжах. Ленни открыл было рот, чтобы возразить, но внезапно передумал. Почему бы не дать шанс этому парню, пусть он даже и полицейский? Он не стал отрицать. Полицейский посмотрел на него и схватил пролетавший мимо шанс.
— Ну-ка, ну-ка. У нас в Швейцарии и правда слишком много юных американцев, таких как вы. Что же вас всех так тянет сюда?
— Ну, прежде всего, конечно, лыжи. Нам нравится… вообще-то я толком не знаю. Нам нравится быть далеко. А Швейцария — это такая дыра, словом, то, что нужно.
— Спасибо.
— То есть я хочу сказать…
— Да, я понял. У меня сын одного с вами возраста. Он считает, что Швейцария — это просто ужасно.
— Да, это из-за языкового барьера, месье.
— Я же вам говорю, он швейцарец.
— Вот именно. Он говорят на
Он вышел оттуда в подавленном настроении. Земля становилась необитаемым местом, где все говорили по-английски и могли понимать друг друга. Неудивительно, что вокруг творилось все больше зверств.
Кроме того, они заметили, что его паспорт просрочен, и сказали, что он должен его возобновить или покинуть страну, а этого он никак не мог, потому что американская армия сидела у него на хвосте. Это, конечно, была прекрасная армия, распираемая демографией и внушающая впечатление такой мощи, от которой Ленни все еще не мог опомниться. Он страх как боялся силы, дрянная это вещь, надо сказать, пакость, подлянка, особенно для слабых. Напрасно вы стали убеждать их, что отказываетесь от военной службы по религиозно-этическим соображениям, они все равно нашли бы способ заставить вас трудиться на благо общества. Это был черный день, настоящий Мадагаскар. И хуже всего то, что лето уже наступило и успело нагадить везде, куда ни пойди. Ночью снег подмерзал, а днем становился мягким и умирал, повсюду показывались булыжники, и земля вокруг все больше оголялась. Реальность, куда денешься. Вы увязали в ней по уши. Летом она всегда садилась вам на шею. Можно подумать, что это дно поднимается, и плевать ему было на высоту. Начинало вонять бензином, даже в Дорфе. И туристов почти не оставалось. Джаз-банд Сиди бен Сайда (настоящее его имя было Джерри Гутри) отчалил, с Сиди во главе и с четырьмя десятками пар туфель, набитых марихуаной. Гостиницы закрывались на месяц, чтобы подготовиться к летнему сезону, когда приезжали «скалолазы», для которых не было большего удовольствия, чем болтаться на шнурке, чтобы почувствовать себя по-настоящему свободным. Ко всему прочему, Буг собирался отбыть в Италию, где его ждали родители. Стоило ему их увидеть, как у него начинались жестокие приступы астмы, хотя он очень любил своих родителей, но он был у них один-единственный сын, и они не знали, что он голубой, как ночной горшок, и пытались убедить его жениться. Он каждый раз собирался все им рассказать, он даже собрал целую библиотеку по педерастии, чтобы просветить их, но у его отца уже был один инфаркт и без дополнительной нагрузки в виде отпрыска-гомика, так что Буг теперь не знал, что и делать. Как-то даже ему в сознание закралось ужасное подозрение: он спрашивал себя, а не напоминала ли его манера вести себя с отцом что-то вроде инцеста. Опять эта психология. Некоторые из бродяжьей братии совсем распускались, шли мыть посуду в гостиницах Веллена, были даже такие, кто заговаривал с вами о военном транспорте, который отходил из Амстердама и мог захватить и вас заодно, чтобы доставить в Америку за так, вот сволочи; другим как нельзя более кстати подворачивалось дружеское участие, как, например, Джонни Липски, его подобрала одна француженка, которая была интеллектуалка до мозга уж не знаю чего и обожала произведения Джонни, написанные им под псевдонимом Теннесси Уильямс. [14] Марти Стивенс подыскал работенку вышибалы в стриптиз-клубе, в Лозанне, и торчал на улице в униформе, еще тот стриптиз! Некоторые просто-напросто испарялись, и о них больше уже никто ничего не слышал до того дня, когда их жирные заплывшие тела показывались на поверхности в каком-нибудь рекламном агентстве в Манхэттене, где они покупали дома в кредит, создавали семью и, наконец совершенно разложившись, утопали в болоте, затягиваемые на дно всеобщей демографии. В шале остались лишь немногие, самые упорные, старые-престарые, верные-преверные, те, кто предпочитал загнуться здесь, чем спуститься. Дни стали слишком длинными, слишком, звезд не хватало. Буг все никак не мог решиться уехать, правда он теперь не задыхался — для разнообразия он весь, с головы до ног, покрылся экземой. Он сейчас собачился с какой-то девицей, которую никто из них никогда раньше не видел, девчушка со страшненьким личиком, но красивым исхудавшим телом, из разряда «о-дорогой-сделай-мне-больно». Он нашел ее плачущей на вокзале в Цюрихе, куда отправился искать приключений. Этот привокзальный сортир, должно быть, был местом необыкновенным, настоящим прибежищем страждущих. У девчонки не было ни гроша, она потеряла паспорт, но любой ценой хотела попасть в Рим, посмотреть на папу Иоанна XXIII, потому что кто-то сказал ей, что он был классный парень, и, само собой, стоило проделать весь этот путь, чтобы увидеть хотя бы одного такого. Буг рассудил, что эта козявка — интересный экземпляр демографии, и захватил ее с собой. В настоящий момент он восседал на своей модерновой софе, которая каждую секунду грозила развалиться прямо под тобой. Буг излагал перед нами «проблему» этой девчонки, которая вся покраснела от удовольствия, потому что впервые ей говорили, что у нее что-то есть, пусть это всего лишь какая-то «проблема»: как будто ей вот так сразу придали значимость личности.
[14] Теннесси Уильямс, настоящее имя Томас Ланир (1911–1983), — американский драматург, автор пьес «Стеклянный зверинец», «Трамвай «Желание»» и других.
— Типичный результат родительской неразборчивости в связях, — вещал Буг, указывая перстом на малявку. — Миллионы и миллионы сперматозоидов, которые они сбрасывают в среду обитания и потом называют это Америкой. Взгляните на нее. Она же совершенно потеряна. Чудовищные последствия соитья совершенно не осознаются партнерами во время полового акта. Сия особь вообще не должна была бы появляться на свет, это же просто бросается в глаза. Стругать детишек неизвестно где, неизвестно как, чтобы из них выросло неизвестно что, это же геноцид. Такие рождения — это умертвление сперматозоида. Вы отдаете себе отчет в том, что сегодня представляет собой средний сперматозоид? Вот, полюбуйтесь! Все любовались. Она пыталась улыбнуться.
— Просто сердце кровью обливается, — орал Буг. — Если бы ее проворный сперматозоид мог увидеть себя в этом, он бы повесился. Защита человека — это прежде всего защита спермы. В ней разыгрываются и сам человек, и судьба всего рода. Если не принять экстренных мер, то человеческую сперму ждет участь Римской империи, известное дело. Ты хоть знаешь, как тебя зовут?
— Лизи Шварц.
— Ну, хоть что-то. Она получила хоть какое-то воспитание. Ну, и что ты здесь делаешь, в этой жизни?
— Я еду в Рим, посмотреть папу Иоанна Двадцать Третьего.
— Зачем?
— Он хороший. Буг многозначительно поднял палец:
— Заметьте, она пересекла океаны, без гроша в кармане, загибаясь с голодухи, только лишь потому, что ей сказали, что где-то есть кто-то хороший. И кто же он, этот тип? Папа. Вы представляете себе, какая перед вами загадка демографии? Где твои родители?
— Меня вырастила тетя.
— Казнить тетку, сию же секунду! Расстрелять! А твои родители?
— Они терпеть меня не могли.
— Да? Отчего же?
— Ну, вы знаете, как это бывает, с родителями, когда у них не ладится между собой. Они смотрели на меня, и это напоминало им, что они раньше спали вместе. Буг побледнел как мертвец. Еще и с этой его экземой сверху — просто жуть. Друзья-бродяги уже стали за него беспокоиться.
— Слушай, Буг, оставь ты ее в покое, — сказал Ленни. — Это все старо как мир. Мы сами удрали сюда по той же причине. Брось. Ты же видишь: пропащая душа. Ну так и пусть остается такой, какая есть. Только представь, начнет она соображать, что к чему…
— Адрес твоих родителей, быстро! — Буг вышел из себя. — Сейчас я им все распишу черным по белому…
Девчонка теперь слегка забеспокоилась. Должно быть, до нее стало доходить, что разговорто идет о ней. Если этот поганец Буг разбудит в ней дремлющее сознание, понадобится лет семь плотного психоанализа, чтобы привести ее в себя.
— У меня нет их адреса, вы что!
— А теткин?
— Она умерла.
— Ну, хоть что-то. Хоть одно полезное дело сделано. Ты что-нибудь умеешь? Она молчала. И хлопала ресницами. Накладными. Подведенными где следует. По крайней мере, краситься она умела.
— Я спросил тебя, умеешь ли ты что-нибудь делать. Ты прекрасно поняла. И нечего тут стыдиться. Папа пока еще далеко.
— Хватит, Буг, оставь ее в покое, — завопил Зис. — Ты же видишь, она умеет краситься. Наводить красоту. Соблюдать гигиену. У нее наманикюренные ногти. Чего тебе еще, Господи ты Боже мой! Цивилизованная, и ладно.
— Я была в лифте, — сказала девчонка. У нее были слезы на глазах. Мы все вдруг резко забеспокоились, стало как-то не по себе. Казалось, что она сейчас как скажет что-нибудь…
— Ты запускала лифт вверх и вниз? Где ты этому научилась?
— Я закончила курсы в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, заочно.
— В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, как вам это нравится? Банда сволочей. А как же ты оплачивала свои курсы лифтеров? Доигрались. Она плакала. Настоящими слезами, сознательными. Слезы — это всегда сознательность. Это — от понимания.
— Не плачь. Ты это делала по телефону? Несчастная уже и не думала защищаться. Напротив. Теперь она хотела рассказать все.
— Нет, так. В разных местах. В барах, на улице. Я хотела накопить немного денег.
— Чтобы поехать посмотреть папу?
— Буг, — взвился Зис. — Ты понимаешь, что ты делаешь? У тебя приступ педерастии.
— Весьма возможно. Зато я не разбрасываюсь сперматозоидами где попало. Я выбираю для них место, которое как раз им под стать. Не плачь. Я куплю тебе билет к этому твоему папе, туда и обратно, и еще я дам тебе чек на две тысячи долларов, которые ты получишь в Штатах. Ты пойдешь к моему отцу, у которого лифты повсюду, даже в Африке. Выберешь себе один, по душе. Тебе станут показывать фотографии. Смотри хорошенько, потому что ты на всю жизнь останешься с тем, что выберешь. Бывают даже с кондиционерами. Всю жизнь в лифте, черт возьми, и это называется цивилизация. Мы не имеем права обрекать на такое свои сперматозоиды. Таблетки, скорее! Если Церковь не справляется, всех — в педерасты. Малышка вытирала слезы. Иззи бен Цви уже готов был жениться на ней. Они все герои, эти израильтяне. Остальные приумолкли в раздумье. Естественно, речь не шла о том, чтобы браться за что ни попадя. Все они были против бомбы, потому что, в любом случае, она находилась во вражеских руках, у американцев, у русских, у китайцев. И они были против революции, потому что когда революция удается, это значит, что она провалилась.