Прощай, принцесса

Мадрид Хуан

— Нет, спасибо. Так что же произошло восемнадцатого мая этого года?

Абелардо ответил не сразу. Он опорожнил стакан одним глотком, затем снова наполнил и только после этого заговорил:

— Да, именно восемнадцатого мая. Я хорошо помню тот день. — Он повернулся к старухе. — Это ведь было за день до твоего дня рождения, мама. Поэтому я так хорошо запомнил дату.

— Сукин сын, — повторила она.

Второй стакан последовал за первым. Абелардо налил еще.

— То есть вы хотите сказать, что никто не жег и не крушил кабинета доктора Санчеса Росса-младшего?

— Никто не жег,

говорите? Моя бедная мать одним ударом ноги разбила компьютер. У нее тогда случился приступ. Естественно, я возместил клинике все убытки, взял на себя всю ответственность за случившееся. Я всегда так делаю. А почему, собственно, вы спрашиваете? Да будет вам известно: я оплатил Артурито счет на десять тысяч песет. У меня, кажется, и чек сохранился. Вы что, из какой-нибудь страховой компании?

Я в общих чертах повторил выученную наизусть историю о том, что я частный детектив, работаю на… И так далее.

— Компьютер она разбила вдребезги. — Он прикончил свой херес и направился к двери. — Это совершенно точно. Кстати… меня удивляет, что пройдоха Артуро не держит резервных копий. Он же такой педант.

— Вы готовы подтвердить это на суде?

— Чтобы подгадить Артурито?

Я промолчал.

— Если это навредит Артурито, я согласен. Но вы мне должны выплатить премиальные, ясно? У меня могут возникнуть непредвиденные расходы, да и потом, это точно помешает моим наблюдениям за птицами.

— Нет проблем. Я передам ваше пожелание в мою контору.

— Отлично, сеньор, с вашего позволения… я пойду к себе.

— Постойте. Как мне отсюда выйти? У вас есть ключ от наружной двери?

— Вы точно не хотите остаться?

— Нет.

— Тысяча песет — и ни на одну больше, — заявила старуха. — Вам хватит, молодой человек?

Я посмотрел на ее сына:

— Я, видимо, плохо ей объяснил?

Абелардо протянул руку в сторону старухи:

— Не упрямься, мама, отдай ключ. Он не хочет задерживаться. Ты что, не слышала?

— Иуда! Ты не сын, ты предатель! Проклятый ревнивец, каждый раз, когда я хочу остаться наедине с мужчиной, ты все портишь. — Она повернулась ко мне. — Видите, классический пример эдипова комплекса. Слава богу, что я научилась не обращать на него внимания. Тысяча пятьсот.

— Мама, не приставай, — одернул ее сын.

— Вы не расслышали, сеньора? — сказал я. — К сожалению, не могу выразиться яснее.

Старуха наконец вытащила ключ и швырнула мне. Я поймал его на лету.

Ее лицо исказила презрительная гримаса, когда она произнесла:

— Грош вам цена! Грубый примитивный хам.

— Вы правы, сеньора. Кроме того, я бесчувственный тип, и у меня бедный внутренний мир. Ключ оставлю в замке.

И я поспешно ретировался.

— Дорогой друг, ты должен войти в мое положение. Мною движет лишь забота об интересах Испании. Надеюсь, ты понимаешь.

Луис Сандоваль и Бельтран де Лус, директор Национального центра разведки Испании, не мигая, смотрел на своего собеседника. Тот произносил эти слова с лучезарной профессиональной улыбкой, широко раскинув руки, словно вещая перед прихожанами с церковной кафедры. Однако он сидел

в кресле за рабочим столом в своем кабинете в здании епископата.

«Вот это школа! — подумал Сандоваль. — Эти люди веками шлифовали свое мастерство».

— Все мы желаем блага нашей стране, ваше высокопреосвященство. Суть проблемы не в этом. Вы читали заключение медиков? Она здоровая девушка, способная иметь детей.

— Прекрати называть меня высокопреосвященством, Луис, умоляю. Для тебя я просто Висенте. — Епископ вздохнул, водрузил очки на кончик носа и начал рассеянно перелистывать последний отчет, который Эстрачан передал ему сегодня утром, совсем рано.

— Это нормальная молодая женщина, Висенте, — продолжал гнуть свою линию директор. — Журналистка, двадцать восемь лет, голова переполнена мечтами. Умная, простая, хорошо зарекомендовала себя в своем деле. Ее основное достоинство — обыкновенность. Ничего экстраординарного в ней нет, ни капли королевской крови, она даже к знатному роду не принадлежит. Из семьи среднего класса. Если тебе интересно мое мнение, то я скажу, что одобряю выбор его высочества.

Директор закинул правую ногу на левое колено и приготовился ждать. Он уже далеко не в первый раз сидел в этом кабинете, куда не доходил уличный шум и даже редкие солнечные лучи с трудом могли проникнуть с площади Ориенте. Толстые шторы у балконных дверей не пропускали их.

Стену за креслом его высокопреосвященства украшало полотно кисти Веласкеса. Правда, на картине не было подписи автора, но эксперты идентифицировали ее как подлинную. Это было лицо Христа за несколько секунд до смерти: полуоткрытый рот, искаженные гримасой боли и отчаяния черты. Придворный художник дон Диего Веласкес и Сильва написал ее для испанского кардинала Лусиано дель Кампильо в 1640 году, но тот отказался принять картину, назвав ее вульгарной. Это не Сын Божий, утверждал он, а простой человек, возможно, только что казненный преступник. Как всем было известно, упрямый художник предпочитал писать мужчин и женщин из народа, а потому его картинам недоставало пышности и величественности, которых требовала Церквь. Делом занялась Святая инквизиция, и живописцу пришлось встать на путь исправления. С тех пор он начал изображать то, что соответствовало требованиям времени, и то, за что платили.

— Да, все так, Луис. Здесь это написано. Девушка здорова. — Кардинал поднял голову от доклада. — Иначе и быть не могло, не правда ли? Но одно дело тело и совершенно другое — душа. Ты согласен со мной, Луис? У нас ведь тоже имеются свои доклады.

Епископ улыбнулся и снова развел руки. Директор осторожно спросил:

— Вы провели расследование?

— Луис, Бога ради, конечно же нет. Просто… видишь ли, мы поспрашивали то тут, то там — ничего особенного. Разумеется, мы доверяем вашей информации. Вы настоящие профессионалы.