Проще убить, чем…
Шрифт:
Мы залезли в воду и встали под ледяной водопад. Мне казалось, струи льются и, ударившись о мою голову, с шипением испаряются, будто падали на раскаленную сковороду.
А Дух вдруг буднично так спросил:
– У тебя есть деньги на пересадку?
Я чуть не подпрыгнул от радости. Но внешне, как и он, сохранил невозмутимый вид.
– Деньги я добуду, – ответил я. – Столько, сколько ты скажешь, но в пределах разумной цены, которую я могу проверить. Такую сумму просто из кармана я вынуть, конечно, не могу, – соврал я, – но постараюсь. Что-то продам, где-то подзайму, но это не твоя головная боль.
Киллер
Я встряхнул головой, отбрасывая воспоминания. Дух по-прежнему сидел напротив, поглаживая бутыль с виски и разглядывая меня, как экспонат из паноптикума.
– Дух! Что уставился?
Тот не ответил, а я вдруг понял, что передо мной не обвинитель, а сломленный страхом смерти человек, который безумно боится, что ему там, за гранью жизни, придется расплачиваться за грехи. И он сейчас лихорадочно ищет оправданий и виноватых в том, что поступил так, а не иначе. Может быть, подобным образом ведут себя все. Возможно, и я обречен на такое же. Интересно, какие оправдания буду искать я? А никакие. Мне нет оправданий. Только пусть никто не думает, что эти слова означают мое раскаяние. Мне не в чем раскаиваться. Я такой же, как все. Не хуже, не лучше, может, чуть хитрей и решительней. У меня те же 46 хромосом. И я, как любой человек, получил при рождении волю к жизни и инстинкт самосохранения, те силы, которые в итоге делают нас такими, какие мы есть. Ни одно существо в природе не уступает дорогу без борьбы, хотя в этой борьбе всегда кто-то оказывается побежденным. И смерть человека, загораживающего кому-то дорогу, является лишь вариантом проигрыша и закономерным следствием сложившихся обстоятельств. Нужно понимать, на что идешь, или уступить. А мне не дали пройти. Я не поднял бы на Тимура руку, если б он не влезал в мои дела. Или просто громогласно заявил, что все, кирдык, через год уходит на пенсию и отдает бразды правления мне. Но я сожалею о его смерти. Я вовсе не кровожаден.
А Дух сидит и злобно на меня смотрит, как будто я заставлял его что-то делать. Я же тогда всего лишь предложил сделку. Может, юридически и незаконную. Но совершенно очевидно взаимовыгодную. Я тебе – деньги на спасение твоей жизни, ты мне в обмен – жизнь другого человека. И я абсолютно не чувствую вины в том, что пересадка костного мозга не удалась и Дух скоро умрет. Хотя и об этом тоже сожалею. Но умру, кстати, и я. Только позже.
– Слушай, Дух, – сказал я. – Если тебе от этого станет легче, я могу признать, что я чудовище.
Я встал и, подняв вверх руку, заявил:
– Я – злой демон, ученик Мефистофеля, я пью кровь невинных младенцев.
– Перестань паясничать! – зло бросил Дух. – Или живым отсюда не выйдешь. Не забывай, мне теперь все равно.
Я изобразил карикатурный испуг и, как бы съежившись, сел.
– Ой, пожалуйста, не надо, мой милый, хороший Душок с душком, – запричитал я с презрительной миной. – От тебя же смердит трупами. А может, это уже пованивает твое гнилое тело?
Дух вскочил, казалось, он на самом деле меня сейчас убьет. Я спокойно встал.
– Успокойся и сядь, – приказным тоном сказал я. – Убить меня не так легко, а тебе лучше бережней относиться к каждому прожитому дню. Их у тебя осталось не так уж много. И вообще, скажи-ка мне, сердобольный и милосердный друг, если ты такой чувствительный, зачем ты грохнул несчастную старуху? Она-то при чем? Мы об этом не договаривались. Или решил потренироваться «на кошках»?
Дух как-то обреченно на меня посмотрел и снова сел.
– Сволочь ты, сволочь, – почти нараспев загнусавил он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Не убивал я бабку.
– Ага, – засмеялся я, – она все сделала сама. Накрасилась, взяла букет цветов, ровненько легла и воткнула себе нож, не оставив на нем отпечатков пальцев.
Дух затряс головой.
– Да нет же. Было не так, – в отчаянии завопил он. – Все вышло случайно. Мне же нужно было продолжать запугивать Машу. И когда та болтливая сорока проговорилась, что получила букет роз, который принесла красивая девушка, я сообразил, что Маша отдала цветы ей, и решил эту ситуацию обыграть. Пошел за бабкой. Я хотел под каким-нибудь предлогом этот букет перекупить обратно, чтобы цветы снова вернулись к Маше в каком-нибудь… странном виде. Сказал старухе, что они нужны для моей девушки, а нет времени искать букет. Бабка меня спокойно впустила в квартиру, узнав собеседника с улицы, и мы начали торговаться. А она жадная оказалась. Заломила больше, чем я в магазине вместе с доставкой заплатил. Ну, и стала волноваться, кудахтать, что я хочу обмануть бедную беспомощную женщину. И вдруг завалилась на пол. Лежит без сознания, хрипит, задыхается, изо рта пена идет. Я пульс пощупал, а его и нет, а от нее самой такой знакомый мне кисловато-тухлый запах идет. Я-то этого запаха нанюхался. Смерть так пахнет, когда приходит. Я, когда заболел, в больницах такого насмотрелся. Каждая химия – это все равно что «русская рулетка». Лекарство, как радиация, не только больные клетки убивает, но и здоровые. И после химии люди часто заболевают еще сильнее и, случается, умирают. Ну, увидел я эту бабку без сознания, без пульса да с этим запахом, так мне ее вдруг жалко стало. Помрет, и «скорой» не дождется. Кто его знает, может, мучается сейчас ужасно. Как это на самом деле происходит, знать-то никому не дано. Ну, и воткнул я ей нож аккуратненько в сердце, чтоб не мучилась. Потом уж и это представление организовал. Дело-то все равно надо было делать. Так что не убивал я ее. Добил, наверно. Знаешь, есть в рыцарском кодексе такое понятие – удар милосердия, coup de grace.
Я, конечно, не девушка, но у меня округлились глаза. Ничего себе специалист по эвтаназии, подумал я.
Пока я не очень понимал, чего он хочет. По-настоящему убить меня? Так это вряд ли. Да и зачем тогда домой приглашать и весь этот сыр-бор устраивать? Чтобы выговориться и сказать мне, какой я нехороший дядечка? Так он тоже не гимназистка, и у самого рыльце в пушку. И прошлое наемника, и эта дареная винтовка говорили сами за себя. И я бы не удивился, узнав, что по ночам к нему приходят убиенные косоглазики и тянут к себе. Так Хулио тебе надо, Иглесиас? Но я Духа не торопил. Пусть сам выложит карты. Но он, как видно, решил сделать перерыв и как-то через силу, как лекарство, хлебал виски.
– Дух! – начал вместо него я. – Плюнь. Перестань себя корить. Ты же военный. Солдату отдают приказ, и он убивает. Какое тебе, в принципе, дело до того, что у меня нет лампасов? Любое убийство – все равно убийство. Ты же взрослый человек и понимаешь, что оно не может быть более «хорошим», если совершается, например, в интересах государства. Что тебе вообще государство? И где оно? А я могу тебе объяснить. Государство – это мы с тобой и наши близкие люди. Твоя мама, к примеру. Или моя. И все! А то, что в Бердянске бритоголовые подрались с нелегалами-таджиками, или что в Приморском крае затопило Пердюшино, ни тебя, ни меня не должно волновать. В пределах нашего «государства» вполне можем решить свои проблемы. А убийство, как ни крути, не может быть оправданным. Но может быть целесообразным. А ты вообще не убийца, а инструмент в моих руках. Так что успокойся. Грех – на мою душу, а не на твою. А я это переживу. Не вешай нос. Иди снова на химию. Залезь снова в интернет, посмотри, что там врачи придумали нового. А если понадобятся деньги, то этот вопрос в нашем с тобой «государстве» вполне решаем и не потребует бюрократических проволочек.
Дух чуть улыбнулся.
– Ты все равно сволочь, – чуть более мягко сказал он.
Я пожал плечами.
– Ты знаешь, Дух, – сказал я, – открою тебе ужасную тайну. – Я сделал страшные глаза: – Я это знаю. Но чувствую себя вполне неплохо. Люди ведь разные. Есть среди них волки, крысы, кролики, обезьяны. А я – сволочь. Но если сволочь может жить с обезьянами, то что мешает им жить с ней?