Прошлое никогда не проходит
Шрифт:
«Двор» – это не кусочек земли, зажатый между домами, а совсем особый мир со своими удивительными традициями. Знаете, к примеру, как набирали игроков в команду? О, это был красивый обряд, который объединял ребят разного возраста, доходов и национальностей. Дети разбивались поровну, две команды вставали друг против друга, руки клали на плечи рядом стоящим и медленно шли навстречу, кланяясь до земли, затем одна из команд пела: «Бояре, а мы к вам пришли, молодые, а мы к вам пришли…» Далее следовали длинные песнопения, теперь уже навсегда позабытые. Но по смыслу они сводились как бы к сватовству одного из игроков соседней команды. Те отвечали такой же припевкой, ругая его и отговаривая «сватов». Они последовательно распевали, перечисляя его мнимые недостатки: «ах, бояре, он (или она) ведь глупенький (глупая) у нас. Вторая команда отвечала: «Не горюйте, образуем мы его». Затем говорилось, что он больной, ленивый и т. д., но и это «сватов» нисколько не смущало: они обещали и вылечить и выучить его. Во время пения команды по очереди подходили друг к другу, учтиво кланялись до земли и, делая правой рукой полукруг, отходили.
А когда они вырастали, не случайно из огромного многообразия эстрадной продукции распевали редко исполняемые «Полюшко», «Дубинушку», «Лучину», «Хаз Булат удалой», «Стеньку Разина», некрасовское «Средь высоких хлебов затерялося».. и т. д. – видно, человек, окунувшийся в народное творчество, всегда отличит настоящее от подделки. Может быть, именно поэтому тогда многие бредили поэзией серебряного века, отстаивали очереди за книгами, билетами в театр, на художественные выставки, и, пока «шестидесятники» кричали, что им колбасы не хватает, младшее поколение и старики упивались классическим искусством, а кому это теперь нужно!? Не было ребёнка, не знавшего чуть ли не наизусть многие арии из классических опер, ведь их регулярно передавали по радио и демонстрировали на экране телевиденья. Всех школьников в пятом классе водили смотреть фильм-оперу «Евгений Онегин», девочки бредили балетом, подражая исполнительницы Сен-Санса из знаменитой тогда хореографической миниатюры Михаила Фокина «Умирающий лебедь». С маленького голубого экрана в их дома врывался удивительный мир классики, и не было в стране ребёнка, не знавшего и не обожавшего солистов балета и оперы. Великая страна затихала, когда шли праздничные концерты, в которых блистали все жанры искусства высочайшего уровня. Тогда среди выступающих не было ни вульгарных «звёзд» эстрады, оккупировавших ныне голубой экран, ни блатных продажных юмористов с шутками ниже пояса. Но постепенно, ещё при социализме, блатные бездари стали вытеснять искусство с телевиденья, и так навсегда и оккупировали его. Ныне детей знакомят не с Лебединым озером и Иолантой Чайковского, а с криминальными авторитетами, крепко слившимися с властью, да с детьми так называемых поп-звёзд и их грязными историями. Вместе со страной поменялась и цель воспитания. Министр образования Фурсенко декларировал: «Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других». Видимо, с этой целью и сократили «до нельзя» математику – лишь бы умели кое-как посчитать деньги в магазине – да и все прочие дисциплины преподаются по принципу «максимум усилий учителя для донесения минимума знаний детям».
Но пора вернуться к нашим героям, брошенным нами в не лучший для них момент. Гриша почувствовал, что ему нужно хоть немножко побыть одному, сосредоточиться и решить, что говорить и как поступать дальше. Однако, стоит оставить Лёву, как тот тут же позвонит Виктору, и, если у него и были сомнения насчёт Гришиного рассказа, то проныра Пасикис сразу всё поймёт. Он взял трубку телефона и пошёл уже было с ней к выходу, как она зазвонила. Гриша сообразил, что это может быть только Виктор, и передал трубку Лёве, предварительно наставив на него пистолет и сделав громкий звук в телефоне.
– Попробуй только сказать, что я здесь, прикончу на месте! – прошипел, побледнев, Гриша. Вот тут Лёва поверил ему, и жалобно запричитал в трубку, что ничего не нашёл, и Гришу не видел. Тогда наш герой полез в холодильник, достал бутылку сухого красного вина и открывалку и поставил её перед Лёвой, зная его чрезвычайную слабость к выпивке, тем более, что тот действительно потерял много крови и красное вино ему не помешает. Свадебный фотограф стал было ныть, что у него больная рука, но Гриша категорически отказался открывать бутылку: хотел занять парня хоть на какое-то время, и заявил, что торопится занести соседям альбом – мол, уже договорился с их сыном-полуночником, а завтра Грише будет не до этого. При виде вина, Лёва забыл про свое недоверие, добродушно буркнув ему вслед:
– Не крути мне мозги этим дрянным альбомчиком, я тебе его простил, лучше облагодетельствуй бедного раненого бинтами, не то я окровавлю твой буржуйский ковёр!
Неторопливо прогуливаясь по заснувшим дворикам и переулочкам, Гриша напряжённо соображал, что ему делать дальше. Правильнее всего было бы плюнуть на всё и улететь с ребятами на Анабар, да поздно, теперь у него нет ни денег, ни билета. Правда, есть доллары, но в то время официально валюту
Нет, нужно не убегать, а обыграть его, хотя бы сейчас. Во-первых, предупредить Женю, но как? Позвонить ей сейчас, посреди ночи, и сказать, что неизвестно от кого нужно беречь крестик? Подумают, псих, да и неудобно будить весь дом. Послать телеграмму до востребования? Навряд ли она до вылета в тундру пойдёт в Хатанге на почту. А вдруг рядом с ней шпион Виктора? Нет, видно, Жене сообщить пока не получится, хоть и болит за неё душа. Николай и Денис не могли бы предать её, а моряк, вроде бы, только объявился, его Виктор ещё не успел бы завербовать. С другой стороны, и Николай не так прост, как хочет казаться, и Денис достаточно скрытный – кто знает, что у них на уме, да и Фёдор – тёмная лошадка… А что делать с альбомом? Ну, сейчас он его спрячет, а дальше как быть? Дома не оставишь, сдавать в багаж опасно, взять с собой в самолёт – тоже не выход, в США, говорят, обыскивают с ног до головы, да и Виктор его увидит и заберёт, воспользовавшись ситуацией.
Он зашёл в дежурную аптеку за бинтом, а затем ещё раз полистал альбом, усевшись под тусклым фонарём. Незнакомые и для Гриши люди… Ну, зачем Виктору-то его семейные фотки!? Непонятно. Может, проще дать Лёвке переснять их и не связываться с ними более? Впрочем, с какой стати? К тому же, он уже и так связан с ним намертво. Только согни спину один раз, и уже более не разогнёшь её никогда. Да и неизвестно, чем это грозит ему и его родне, ведь не просто так Пасикис гоняется за альбомом! «Ладно, утро вечера мудренее», – подумал Гриша и стал внимательно рассматривать крестик, сняв его с шеи. Он заметил, что полупрозрачный камушек в нём какой-то необычный, почти чёрный снаружи и ярко-бордовый внутри, словно там сияет алый огонёк, как Лёвка и говорил. Наверное, какой-нибудь искусственный, сделан с помощью хитрых технологий, вот они и заинтересовались. Однако, бабушка тоже шутница, вручила им такой опасный подарок, а для чего он нужен – не сказала. Всё-таки, нужно было бы как-нибудь предупредить Женьку. «Ладно», – решил Гриша, – буду действовать по обстоятельствам». Крестик Гриша решил «спрятать» по хитрому способу Жени: она говорила, что если хочешь что-то «заныкать», положи на самое видное место. И не раз демонстрировала свою оригинальную гипотезу в детских играх, и почти всегда это срабатывало. Пусть красуется на груди, а там будь, что будет! Глядишь, крестик и убережёт его.
Когда он вернулся домой, Лёва уже выпил бутылку. Альбом Гриша спрятал во внутреннем кармане своего пиджака, поменял промокший от крови бинт на руке страдальца и наложил ему мазь: рана действительно здорово кровила. Лёва ныл, утверждая, что просто погибнет, если не смочит горло чем-нибудь более существенным, и клялся ему в вечной любви и дружбе. Гриша плюнул и достал из чемодана бутылку водки: в конце концов, и самому хотелось выпить, чтобы хоть немного снять напряжение, да и напоить Лёву, который и от легкого вина поплыл, было ему на руку. Такую жертву тот воспринял, как подвиг Александра Матросова, и тут же зло выдал про Виктора всё, что только было ему известно. Впрочем, это оказалось не так-то много, он только сообщил, что тот вроде бы всесильный масон, поэтому его и перевели в Москву. Он обещал обогатить Лёву и пристроить в ложу, только для этого…. А дальше последовала бесконечная череда всевозможных требований. Лёву ещё никто никуда не принял, а он уже живёт полностью под колпаком и шагу без его указки не может ступить. Он давно мечтает скинуть с себя это иго, но как только пытается порвать с Пасикисом, на него обрушивается просто шквал неприятностей, и Лёва опять попадает к нему в сети, а удавка на его горле затягивается всё сильнее. Что мог посоветовать Гриша, зная его как бесхарактерного ленивого выпивоху?
– Возьмись за ум, иначе Пасикис выжмет из тебя все соки и выкинет, – Лёва усмехнулся:
– Не делай понт на морде! А шо же ты сам не воплотишь в жизнь свой мудрый совет, умник? И много-таки тебе перепадёт с этой Америки, акромя кнута и пряника? Тут хоть пей, хоть не пей, всё равно получишь дырку от бублика, остальное скушает наш общий босс.
Гриша ничего не ответил, а лишь горестно вздохнул, выпил рюмку водки и отправился спать, оставив товарища по несчастью наедине с бутылкой. Действительно, он и сам был практически в таком же положении. Уже через три часа Гриша встал и заглянул в гостиную: на столе стояла на две трети опорожненная бутылка водки. Лёва развалился на диване в немыслимой позе, а голова, словно чужая, неловко свешивалась чуть ли не до пола. Он даже не соизволил снять ботинки. Запах перегара в комнате сопровождался громким заливистым храпом. Гриша открыл окно, выпил наскоро чашечку кофе с долькой шоколадки и отправился в аэропорт, размышляя, как бы ему всё-таки ухитриться предупредить Женю, ведь в то время мобильные телефоны были только у «мажоров», остальное население занималось поиском куска хлеба насущного.
11. Не имей сто рублей, а имей сто друзей
Когда Гриша вошёл в здание аэропорта Шереметьева, его тут же заключил в объятия Виктор Пасикис. Он рыскал руками по одежде юноши, а глазами по его вещам, беспокойно похлопывая Гришу чуть ли не по всем местам, куда только удавалось дотянуться. Растерявшийся парень вдруг резко оттолкнул его и, покраснев от возмущения, раздражённо буркнул:
– Может, ещё в мои штаны залезете? Неужто Вы со вчерашнего дня так истосковались, что норовите меня облапать, словно портовый грузчик гулящую девку, извините за сравнение. Прямо перед людьми неудобно, на нас аж оглядываться стали!