Прошу, убей меня.
Шрифт:
У нее зубы были на месте, но все равно было хорошо.
Ленни Брюс без цензуры. Интервью с Роузбад Фели-Петет, пленка 1, 17 мая 1995 года, Нью-Йорк.
Роузбад: В первый же раз, когда мы встретились с Ленни Брюсом, он позвал меня в ванную. Меня предупреждали. Кто-то мне сказал: «Это его основной прием. Он всегда так делает».
И вот он зовет меня в ванную, там он ширяется и говорит: «Слушай, я тут придумал классную штуку. Может, пока я торчу, ты мне отсосешь, и я типа кончу и мне вставит одновременно? По-моему, будет полный улет!».
Я
Я сказала: «Ну и соси себе сам», — и ушла. Он очень обиделся, прямо оскорбился. Но на самом деле это не помешало нашей дружбе.
Скотт Эштон: Игги гостил в квартире моего брата, наелся кислоты и квалюйдов и заказал в трех ресторанах огромное количество еды с доставкой на дом. Там же зависала одна чикса, которая совсем влюбилась в Игги — думала, что лучше него нет в мире. И, значит, Игги сидит в кресле перед телеком, наевшись кислоты и квалюйдов, и хрустит всякими закусками — а у него всегда были отвратительные манеры. Как раз поэтому моя мама его не любила. Он мог зайти, полезть в холодильник, открыть пакет молока и начать из него пить. Ее это раздражало. Если на столе стоял торт, он поднимал крышку, залезал в торт пальцами и загребал полную горсть — шмяк! Моей маме это не нравилось.
Ну так вот, Игги со своими закусками отрубился прямо перед телевизором, та чикса поняла, что он в отрубе, стянула с него штаны, вывалила на улицу его хер и начала что-то с ним делать. Но он не реагировал. Я сидел там, смеялся, а она смотрела на меня такими глазами, типа: «О боже!»
Ну да, а от Игги нельзя было ничего добиться, ха-ха-ха!
Игги Поп: Швы — это фишка, я тебе скажу. Они были здоровенные, черные, и из них торчали куски всякой фигни. Потом еще долго, когда телки спрашивали: «Ты такой-то такой-то?», — и я говорил: «Угу», — следующим шло: «Да? Ну, а покажи мне свои шрамы…»
Так что вроде бы это хорошая история, то есть, в прямом смысле, понимаешь?
Ричард Хелл: Первая девушка, с которой я по-настоящему занимался сексом, была официанткой в автозабегаловке «У Джерри». Мне было около пятнадцати, а ей восемнадцать-девятнадцать. Я сказал ей, что я студент-медик. У нее была квартира рядом с «Джерри». Я стал ходить к ней. Удовольствие было небольшое. Она была по-настоящему фригидная и совсем меня изводила Делала все только потому, что я требовал. Понадобилось несколько недель, чтобы ее расшевелить.
Кажется, ее звали Рэйчел. Выглядела и разговаривала она как деревенщина. Деревенщина и была. Волосы каштановые. Веснушки по всему телу. Тогда все взбивали волосы, делали прически с начесом.
Я встречался с ней после работы. В конце концов, я получил от нее ключи, из-за чего мы потом и порвали. Один раз я привел туда другую девушку, а она пришла и застала нас. Она рассвирепела. Позвонила моей матери, и та сильно разволновалась. Потому что она заявила, что беременна, и стала названивать маминому боссу. Психовала, короче.
Вскоре после того я договорился о свидании с девушкой,
Вывести тачку было очень трудно. Мы катили ее до перекрестка и только там завели мотор. Нам пришло в голову поехать навестить друзей на ферме. Мы почти доехали до их дома. Оставалось уже чуть-чуть. Мы даже нашли улицу, но не могли понять, который дом их. Приходилось поворачивать в проезды, чтобы посмотреть поближе — проезды, которые ведут к домам. Поворачиваем в один такой. Не тот дом, а развернуться в проезде нельзя. Нужно было сдавать назад до самого конца. Мы выехали на дорогу и свалились в восьмифутовую канаву. Тачку было никак не достать оттуда, а времени два часа ночи. Ночевали мы в каком-то сенном сарае. Я сказал подруге: «Слушай, нам надо плотно прижаться друг к другу, потому что только так можно согреться и поддерживать температуру тела».
На следующее утро нас разбудил коп. Кто-нибудь должен был приехать и забрать нас. Приехала моя мама. По-моему, как раз тогда она так взбесилась из-за меня, что остановила машину на обочине и стала биться головой об руль. Я тупо сидел рядом и размышлял, как следует себя вести в такой ситуации.
Совсем ничего не чувствовал. Наверное, я социопат.
Скотт Эштон: Сейбл красила волосы на лобке в зеленый цвет. Она плавала на спине и делала прогиб назад, так что лобок выпирал, и эта зеленая швабра трепыхалась по ветру, ха-ха-ха!
Снова «53-я и 3-я»
Дункан Хана: Осенью 1974 года я въехал в общагу вместе со студентом-китайцем из Колумбии Эриком Ли, он играл в Marbles. Он был красавчик, брил брови и носил самые обтягивающие штаны и туфли с высоченными каблуками. Мы были парочкой фанов Dolls. А он еще был классическим пианистом. Ходил на прослушивание на репетицию Патти Смит.
Было, кажется, лето 75-го, мы сидели дома и пили. Снаружи было градусов тридцать пять, а мы пили какую-то дрянь… Как всегда, этот «Дункан Скотч». Стоил он типа четырех с половиной за кварту. Жуткое пойло. Мгновенно начинается похмелье. Какое там опьянение — пьешь, будто какой-то похмельный концентрат.
Мы напились; кстати, Эрик не мог много пить — выпьет и сразу весь краснеет. Я работал в «Сатлерс», французской кондитерской на Десятой стрит, в нее временами заходили Патти Смит или Том Верлейн, и я ставил им тарелку тунца бесплатно. А у Эрика не было работы. Он не мог найти работу, вот я и начал напевать ему «53-ю и 3-ю», песню Ramones. Он спросил: «Что это?»
Я сказал: «Сам как думаешь?»
Он сказал: «Слушай, слушай, ну про что она?»
Я сказал: «Про то, чем занимается Ди Ди. Или занимался».
Он сказал: «То есть чем занимается?»
Я сказал: «Ну, ты разве не был на углу Пятьдесят третьей и Третьей?»
Просто я выбирался в город только ради французского кино, которое шло рядом с Блумингдейлс. Я проходил Пятьдесят третью и Третью и смотрел на мальчиков, которые там тусовались. Подъезжали машины, они залезали внутрь, я смотрел и думал: «Странно».