Просроченное завтра

Горышина Ольга

— Так он еще и актер? — присвистнул Стас. — Крутой пацан, гляжу!

Алена не отреагировала на остроту. Покровительственный тон Станислава Витальевича начинал раздражать, а мозг готов был извратить любую его фразу. Наконец они добрались до ПТУ и груженные коробками предстали перед усатым охранником.

— Пропусти ее так. Видишь, рук нет. Я сейчас принесу заявление, чтобы ей выписали пропуск. И звякни моим, чтобы открыли.

Охранник снял трубку и передал просьбу. Им открыл Паша.

— А что мы празднуем? Отставку Лившица?

— Нет, — Стас отстранил его плечом и вошел в офис. — Начало новой жопы, чтобы она слиплась.

Марина перехватила коробки

с пиццей.

— Ты когда вернулся?

— Поздно.

— А позвонить?

— Вы уже спали.

Марина повернулась к Алене, у которой Паша только что забрал торт.

— А ты?.. — она не сумела сформулировать вопрос. — Где ты была?

— Со мной, — Стас не обернулся от стола, где спешно что-то писал. — Будильник не сработал. Катя! Отложи на тарелку пиццу и кусок торта и отнеси вместе с этой бумагой охраннику.

Девушка подскочила с рабочего места.

— Ну, что встала? — обернулся Стас к сестре. — Чайник поставь! Мы голодные, как черти.

— Могли б позавтракать.

Алена ухватилась за спинку кресла. Марина прошла мимо с каменным лицом. После вчерашнего разговора, да и вне контекста, слова Стаса шокировали всех, но по его судорожному щелканью мышью, Алена видела, что тот даже не понял, что сморозил.

— Катя! — крикнул он, забыв, что отправил ее к охраннику. — Марина, приходила хоть одна оплата? Нет? Капец… Жри пиццу и начинай обзванивать всех должников. Давай! Шевелись! Вы что здесь, как мухи вареные, точно за окном тридцать градусов! Лен, иди уже поешь, мне здесь голодные обмороки не нужны!

Он наконец сел в кресло и запрокинул голову.

— Кофе или чай? — спросила шепотом Алена, ставя перед ним одну тарелку с пиццей, другую с пирожным «картошка».

— Чай. И не крепкий. Я что-то перенервничал, — прошептал он, ослабляя узел галстука. — Я хочу просто лечь в траву, закрыть глаза и ни о чем не думать. Ты любишь запах травы?

— Нет. Я работала в конюшне. Я этот запах ненавижу, — проговорила она, вспомнив Серегу.

Стас подался вперед и поймал коленом ее коленку.

— Я тоже много лет дерьмо разгребал, но траву не разлюбил. Так где мой чай?

— Сейчас, — кивнула Алена и направилась к стеллажу, от которого тут же отскочила Марина.

Глава 13 "Средство бросить курить"

Стук в дверь походил на звук гонга, но, к счастью, быстро закончился.

— Хорошо, что ты не заперся!

Макс открыл глаза и подскочил, утонув в бездонных глазах, но Полина, сидевшая на полу подле дивана, удержала его за плечо и уложила обратно на подушку со словами:

— Я принесла чай, хотя и не уверена, что он тебе поможет. Но пива у меня нет. И у тебя, думаю, тоже…

Макс отвернулся от нее в подушку, желая провалиться вместе с диваном. У него был случай сблизиться с ней, и он его пропил! Во рту было горько, в душе противно, а перед глазами темно. Он дурак, идиот, дебил, лузер… Если бы только он не полез к ней в подъезде, у него остался хотя бы малипусенький шанс воплотить роль в жизнь. Если бы Полина рассказала, что это за роль, он никогда бы не поехал с ней. Он должен был играть ее любовника. Вернее, не так. Совсем, не так. Просто друга детства, нищего музыканта, которого она жалела. Содержанца, которому она давала на жизнь со своей ночной работы. И который в конце концов восстал, но сменив гитару на ствол, тут же влип в историю — на него повесили глухарь. К черту роль, но, вашу ж мать, ему пришлось перед камерой, перед кучей саркастически настроенного народа, в обшарпанной квартирке-студии, впервые поцеловать девушку, которой он бредил целый год. И у него это получилось лишь с шестого дубля и никто не мог объяснить ему, что он делает не так. Полина вошла в роль — она только улыбалась, и больше ничего. Прямо, как сейчас — а он бы даже гитару б отдал, только б не видеть никогда этой улыбки.

Макс с трудом приподнял голову — гитара стояла в углу на законном месте. Он точно помнил, что забыл ее ночью у двери — Полина принесла ее. Жуть… Он не собирался пить больше одной стопки — его отказа бы не поняли. Полина тоже пила. Откуда взялась вторая, третья и четвертая, он не помнил. Не настолько же он дурак, чтобы заливать фиаско водкой! Нет, настолько… Он даже прикорнул в машине — Полина заявила, что в метро их не пустят, и пришлось поймать частника. Он не помнил, как расплачивался. Какой позор, если платила она. Но он точно помнил, как закрыл дверь и прижал Полину к стене. Она пыталась увернуться от его губ — еще бы, от него разило, как от бомжа, а потом он сам не удержал равновесие, и она чуть ли не взвалила его себе на плечи, проволокла по лестнице и затолкала в комнату. Что нес сестре, Макс не помнил. В голове была лишь одна мысль — не упасть мимо дивана. Сестра его тушу точно не подняла б.

— Макс, надо встать! — звучал над ним голос Полины.

Господи, он надеялся, что она ушла, так тихо вдруг стало в комнате. Перед камерой его рука лежала на ее груди, пальцы сквозь тонкое черное кружево чувствовали напряженный сосок. Сколько у нее было таких ролей и сколько будет не с ним. Но и с ним не закончено. Есть пару сцен с бандюками и одна с ней, он даже не читал ее, но коснуться ее придется, и он будет чувствовать ее кожу даже через меха.

— Макс!

Полина затрясла его за плечи и перевернула, укрыв лицо распущенными волосами, и он не стал убирать их. Хоть какая, а защита от ее взгляда.

— Полина, оставь меня. Мне плохо, — прохрипел он.

— Этого можно было не говорить. Сама вижу. Давай вот, выпей.

На смену волосам пришел холод чашки, но чай, в ней оставался теплым. Первый глоток пошел хорошо, но на втором Макс закашлялся и толкнул чашку.

— Ой, прости! — Полина убрала спасенный чай и принялась растирать на его груди темное пятно.

Макс вздрогнул, как от электрошока.

— Давай снимай!

Он покорно поднял руки — чего там, она видела его таким вчера. К счастью, на телевидении цензура, и ниже пояса раздеваться не пришлось. Однако внутри все сжималось, как тогда, так и сейчас, от страха выдать себя. Полина продолжала держать скомканную футболку у его живота. Глаза ее стали в половину лица, и он видел в них всю свою перекошенную физиономию.

— Ты вчера был молодец, — разлепила она блестящие слюной губы.

Зачем она их облизала? Или это следы чая? Ее нижняя губа в три раза толще верхней, если натянуть ее, как струну, а если постараться, можно вытянуть еще лишний сантиметр. Почему он раньше замечал лишь глаза? И нос длинный. Почти не наклоняешься, а касаешься его кончика. А если толкнуть его вверх, он станет еще более курносым. И он толкнул, и Полина запрокинула голову так сильно, что вместо губы Макс поймал ее подбородок, с которого соскользнул на шею. Под футболкой нет кружев, но соски остались на месте, и их можно крутить, как колки, настолько они большие, хотя грудь даже не положить в ладонь, ее можно только расплющить, как мочку. О, черт, кто придумал эти гвоздики… Он вернулся к губам, но нашел только шею. Она уворачивалась от поцелуев… Дурак… От него же за версту несет перегаром…