Просроченное завтра

Горышина Ольга

— По дороге вспомнил, что неделю назад сдал в химчистку. Но галстука нет, так что все равно не буду официальным, не бойся.

Она боялась другого — его взгляда, скользнувшего по ее еще горящим его поцелуем губам в ворот плаща.

— Я насквозь мокрый. Эти суки спецом держали меня под дождем, чтобы я согласился на любую цену, но это все мелочи. Главное, я с этим разобрался. Теперь могу попытаться получить удовольствие от вечера.

Алена стиснула дрожащие коленки. Джинса все скроет, но голос точно выдаст страх. Да и сказать нечего. В такой ситуации лучше молчать. И дура, сама ж его поцеловала — как же так вышло? И что последует за поцелуем? И когда?

— Ленка, я снова сдурил… — Его взгляд

горел недобрым огнем. — Я купил тебе платье. Не смей возмущаться! — Да она и губ сейчас не разлепит, какие уж там слова! — Это нужно было мне. У меня нервы сдали. Захотелось отвлечься от этих всех памятников, курса доллара, Сашкиных истерик… Если оно тебе не понравится, выбросишь. Наденешь в театр и выбросишь. Без всяких сожалений, Лен, ладно? Я тоже больной на голову. Но я не могу, как Саша, ходить по психологам. Мне вот кажется, лучше делать другим приятное. В этом состоит жизнь — жить для других. Так учил меня отец. Заставь улыбаться другого, и, может, чужая улыбка станет твоей, — Стас замолчал на секунду-другую. — Лен, ты меня не слушай сегодня. Я дурак, что поехал на могилу, но у меня не было другого времени. Все! — он ударился затылком о подголовник и замер. — Я больше не буду о себе сегодня. Обещаю. Это твой день. Я не хочу тебе его портить больше, чем это сделает, я практически уверен, Сашка. Ты там только не вздумай вздыхать по поводу Евы. Светловы очень болезненно относятся к чужому мнению. Оксанка сидит дома и, кажется, кроме матери, никого не видит. Это противно, когда тебя жалеют. Ну, в общем… Будь умнее, молчи. Фу… Во что я тебя втянул, девочка… Не могла, что ли, сказать, что у нас офис у черта на рогах… А теперь я тебя хрен отпущу, даже если пожелаешь уйти. Я Максу завидую по-черному и с большим удовольствием бы обменял Маринку на тебя, — и он снова замолчал, теперь надолго. — Лен, ты ничего не подумай, я трезвый… Я просто не спал, все думал, как мы выкрутимся… Я вообще суммарно часов десять за последние дни спал. И прости за поцелуй. Я не должен был, я знаю. Это был не я, если что, а мой младший брат… Вот так и думай об этом, ладушки?

Стас больше не обернулся, завел машину и каким-то макаром умудрился выехать, не поцарапав ни себя, ни других, и все же Алена вскрикнула, когда Форд вплотную подъехал к мусорному баку.

— Лен, спокойнее. Я за рулем с четырнадцати лет. И, тьфу-тьфу-тьфу, без единой аварии.

— С четырнадцати? — наконец подала нормальный голос Алена.

— Отцу надо было помогать. Выбора не было, а ментам по любому на лапу всю дорогу давали. Мы малым оптом занимались. Продуктами, в основном колбасой — гонялись к черту на кулички. Я закрывал глаза и трассу видел. Просто мы жили на ней. Я, кажется, жалуюсь, или пока нет? Но я лучше заткнусь, наверное. Хочешь своих битлов?

Она кивнула — Стас наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Пора было ехать. Сколько можно стоять посреди двора?! Ехали по Невскому, к площади Восстания, а там во дворы. Они ничем не отличались от их дворов у Сенной. Только машины стояли дорогие. И на лестнице горели лампы. Но подниматься было так же тяжело, как и дома. Зонтик оттягивал руку. Лучше бы она взяла костюм и платье, которое пряталось в пакете с нераспечатанной голубой рубашкой. Интересно, какой платье длины — она сумела увидеть лишь черный атлас и блестки. елочная игрушка. Или кукла Барби. Или просто кукла. Игрушка для него. Почему она ухватилась за эту работу? Потому что взъерошенный петух ничем не напоминал этого приглаженного дождем мужчину с железными руками. Молодой человек… В темноте подъезда просто морщины не видны, а здесь при свете электрических ламп…

— Ленка, ты чего? — вдруг остановился Стас.

Обе руки заняты. Еще и подмышкой тяжелая коробка. Но он может держать и взглядом. Иначе бы от удушливого запаха китайского соуса она бы уже давно грохнулась в обморок.

— А что с Евой? — спросила она шепотом о том, что тоже мучило ее, хотя и не так сильно, как вопрос — что с ней? Хотя Станислав Витальевич мог бы ответить на оба вопроса.

— Оксана родила в двадцать четыре недели. Там много чего не так. Но говорят, что она может догнать в развитии, если в нее верить. Они верят. А некоторые — нет. То, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке, это нормально. Я каждый раз нервничаю, когда вижу Еву. Саша не должен был тебя приглашать. Но, вполне возможно, эта терапия нужна ему самому. Может, ему психолог посоветовал. Я не знаю. Иначе бы я оставил тебя дома. Но мне Сашку жалко. Пожалей его тоже. Это на пару часов. Или пока дождь не кончится.

Как хорошо, что у него заняты руки, а то бы без объятий точно не обошлось. Пусть верит в психолога, пусть. Хорошо, что она знает причину своего приглашения в гости. Как хорошо Александр Сергеевич умеет пудрить мозги! Это ее Стасу легко раскусить, а Сашеньку научили на юридическом врать очень правдоподобно, потому он Стасу и не по зубам.

Дверь после звонка по мобильному хозяин открыл им с лучезарной улыбкой, умудряясь смотреть мимо них. Тоже в джинсах, но вместо футболки, рубашка с коротким рукавом. Без тапочек, только в носках. Но ей достались шлепки, очень похожие на туфельки Эльвиры, только без меха. Александр забрал у нее плащ, а потом повесил в ванную комнату все пакеты с одеждой на вечер.

Квартира поражала размерами. Наверное, это две вместе — натяжные потолки, выпуклые обои, кафель, выложенный мудреными узорами, дубовые двери с витражными вставками. У Эльвиры все стерильно и стильно. Здесь же все дорого, но абсолютно безвкусно.

— Чего встали? Проходите пока на кухню. Оксанка уложит Еву и выйдет к нам.

Кухня тоже поражала размерами. Соединенная со столовой аркой она явно занимала две комнаты. Все блестит нарочито, не так естественно, как у Эльвиры. Теща, наверное, уползла вчера от них.

Саша оставил пакет с едой связанным и взялся за коробку.

— Ты бы инструменты принес сначала, — облокотился о стену Стас. — Тазик, пару полотенец… Ну и воду б перекрыл.

Александр без слов оставил коробку и пошел в ванную, где загремел дверцами шкафа. Вернулся он уже на цыпочках и забрал из рук Алены инструкцию по установке, которую успел всучить ей Стас.

— В мужские дела просьба не лезть.

Хотелось ответить, что не больно-то и хотелось, но Александр улыбался и хамить ему расхотелось. Не дождавшись приглашения, она уселась в плетеное кресло и уставилась в окно — вид такой же унылый, как и за их окном.

— Саш, пусть она в зал пойдет.

— Нет… — протянул Александр, улыбаясь во весь рот. — Мы научимся называть рояль роялем, даже если споткнемся об него ночью.

— Остришь, да? — буркнул Стас, опускаясь на колени, чтобы запихнуть под раковину тазик.

— Цитирую журнал «Аврора», который печатал некогда афоризмы про настоящих джентльменов. Настоящий джентльмен, например, записывает имена, адреса и телефоны женщин только карандашом.

— Хорошо, а настоящий мужик их просто запоминает, — Стас уже свернул трубу и спустил воду.

— А когда их слишком много?

— У настоящего мужика их не бывает слишком много. Ты там вместо трепа разбери свою хрень. Я не хочу год валяться под твоей раковиной.

Александр усмехнулся и хоть не повернул в сторону Алены даже головы, ей сделалось не по себе. Какое-то унижение. Он ему не сантехник тут! Но через пять минут они уже вдвоем почти что лежали на кафельной плитке и так и не научились называть отвертку отверткой. Алене сразу расхотелось злиться, а улыбку с трудом удавалось не озвучить смехом.